Чувствуешь, какая горечь в его словах? Время беспощадно к человеку, и виной тому как раз биологическая энтропия, то есть ухудшение.
В природе все постоянно ухудшается: звезда, камень — любое живое существо. А человек стареет…
Мы — кибернетики — говорим так: везде и всегда идет возрастание энтропии. Но живой организм борется с ней, не дает ей возрастать. Он применяет против нее сильнейшее оружие обмен веществ.
В нашем теле, Вирт, бушует настоящий вихрь самообновления. Он называется «метаболическим». Когда он ослабевает — наступает смерть.
Почему угасает метаболический вихрь, тебе сейчас не понять. Крепко уясни другое — в ваших телах он как бы перевернулся, не в ту сторону, что ли, завертелся. И обычный его ход нарушил я…
— Это ГЭМ проговорился! Предатель он, вот кто! — воскликнул мальчик.
— Не ругай его, Ник. Ты же знаешь, что у хороших детей от родителей нет секретов, а его конструировал я… Кстати, вы поступили хуже ГЭМа, лишив меня важной информации о совещании.
Мальчик смутился и принялся изучать узор пола. Кибернетик подошел к Вирту, ласково обнял за плечи.
— Ладно, конспиратор, я не сержусь. Давай-ка посовещаемся с тобой. Видишь ли, против биополя я нашел отличное средство. И мое тело станет нейтральным. Но мне придется на долгий срок, возможно, до Земли, лечь в анабиоз.
Мальчик насторожился. Вспомнив о чем-то, он подозрительно спросил:
— А что это за средство?
— Трансмутальный каскад а-синхронного поля Бернса с обратной разверткой.
— Что-то не пойму, — вздохнул Вирт. — И это успел забыть, — сказал он виновато.
— Так вот, Вирт, на тебя ляжет вся ответственность и за малышей, и за судьбу экспедиции. Справишься?
— Опять я буду один? — побледнел мальчик.
— Надо, капитан, — сказал Артан.
И тогда малыш вытянулся, чтобы казаться выше ростом, расправил плечи. Еще бы! Ему доверяли корабль…
— А как с посадкой? — озабоченно, как взрослый, спросил Вирт.
— Беспилотный вариант посадки вами предусмотрен, но при моем участии. Я изменил программу. При подходе к земле «Алтай» встретят спасательные буксировщики.
Мальчик кивнул.
— Больше у тебя никаких вопросов нет?
— Есть, — сказал Вирт. — Про энтропию, про обратную… А что если мы ее занесем на Землю?
— Вот почему ты говорил, что тебе важно… — протянул Артан. — Ты, капитан, задал мне не простой вопрос. — И, пытливо глядя на мальчика, спросил: — А если я не знаю ответа на него — как нам поступить?
— Тогда мы должны потерять курс на Землю! — не колеблясь, сказал Вирт.
Артан наклонился, взъерошил мальчику волосы.
— Такая крайность не нужна, капитан, правильный курс держи на Землю. Обратная энтропия — смертельное зло только в той случае, пока она стихийна, как теперь на корабле. Но я уверен, что по тем данным, которые находятся у нас в анализаторе, люди Земли научатся управлять ею. В нужный момент они смогут обратную энтропию переводить в нормальную. И тогда, дружок, каждый из людей сможет вновь и вновь переживать свою молодость…
— А растения это не затронет? — опасливо спросил Вирт.
— Нет.
— Вот хорошо-то! А то бы компотов не стало! Ведь не зрело бы ничего — ни яблок, ни слив…
«Совсем ребенок, — растерянно подумал Артан, — одинаково его тревожит и судьба человечества, и компота…»
Еще бы поговорить с Ником, хотя бы посмотреть на его смышленую рожицу — а нельзя. Щелчки хронометра неумолимо отсчитывают секунды, и каждая — крадет у ребятишек жизнь. Под благовидным предлогом Артан отослал Вирта.
Наконец запись подробных инструкций готова. Осталось попрощаться.
— Мой маленький капитан, — сказал Артан в диктофон, будь молодцом, каким тебя знаю. Не забывай — на корабле отныне ты самый старший.
…Одноместный «скат», предназначенный для кратковременных разведывательных полетов, стоял на месте. Люк космолета открылся без задержки. Артан предусмотрительно заблокировал все линии связи, по которым ГЭМ мог бы оказать противодействие.
Прежде чем войти в космолет, Артан по привычке обернулся, хотя провожать его было некому. Яркий, почти солнечный свет заливал пустынную платформу ангара. Под низким сводом гулял ветерок, и его легкое прикосновение было для Артана последней лаской Земли…
Когда стартовая площадка опустела, жилые отсеки корабля наполнил тоскливый вой сирен: ГЭМ смог, наконец, подать тревогу. А может быть, он просто плакал.
А.ШАЛИМОВ
ВСТРЕЧА НА СТАРОЙ ЭНЕРГОЦЕНТРАЛИ
Я не очень стар, хотя был еще мальчишкой, когда тут — в долине — бурили первые скважины. Готовые скважины запирали тяжелыми вентилями, а рядом вколачивали кол из неотесанной лиственницы и писали суриком на листе фанеры: «Осторожно кипяток!»
Эти надписи я видел на выцветших фотографиях в альбоме отца: пустынная долина с редколесной тайгой, коричневато-пепельные склоны Камбального, буровые вышки, трубы, втиснутые руками геологов в камчатскую землю. Когда вентили чуть приоткрывали, трубы фонтанировали кипятком. Горячие ручьи стекали по затоптанному мху в сизоватую пенистую Паужетку…
Отец в молодости разведывал Паужетское месторождение природного пара, а потом строил первую на этой земле геотермальную электростанцию.[2] Сначала она была совсем маленькой, — давала ток нескольким консервным заводам. А потом разрослась… Помню, ее называли гигантом дальневосточной энергетики… Как давно это было? Давно и недавно… Всего — век человеческий…
А впрочем, что такое человеческий век? В дни моей юности — на круг — семьдесят лет. А теперь… В сто двадцать врачи не позволили мне ехать в Гренландию. Но, черт меня побери, я не хотел сдаваться. Я не мог вообразить себя без работы. Она была необходима мне как воздух — настоящая работа, рука об руку с крепкими людьми; суровые ветры, льды и долгие ночи с радугами полярных сияний… Выйдешь из теплого домика в ночь и слушаешь тишину льдов. А она особенная — эта тишина. Звенит в ней что-то далекое, томительно волнующее, как ожидание вечной новизны. И пьешь морозный воздух, обжигающе холодный, чистый, как прозрачный родник. С каждым глотком сил прибывает. Разве можно человеку без этого?..
Спорил я, доказывал — все впустую… Потом предложили ехать сюда. Управляющий Паужетским геотермальным заповедником и природным музеем на юге Камчатки! Это я — то — строитель Великой плотины на Лене и Берингова моста. Штат управления заповедника: управляющий — один плюс восемнадцать киберов, преимущественно старой конструкции, некоторые требуют капитального ремонта… Вот так. Впрочем, Камчатский заповедник — это еще лучшее из того, что предлагали неугомонным ветеранам моего покроя. Конечно, я погорячился, покричал там в бюро кадров, даже кулаком по какому-то электронному лбу постучал, а потом поехал… Так, посмотреть поехал… Как и что… Ведь я не был на Камчатке сорок лет. Интересно все-таки: был «гигант дальневосточной энергетики», а теперь — «Заповедник»…
Прилетел сюда, в эту долину. Полдня бродил среди молчаливых домиков поселка, по притихшим корпусам бывшей геотермальной электроцентрали. Почти век она освещала и обогревала добрую половину Камчатки…
День выдался сумрачный, и сумрачно было на душе…
«Нет… Мы оба стали ненужными, — думал я. — Эта гигантская электростанция — детище моего отца. И я сам. Какой тут заповедник! Это кладбище… И никому до него нет дела. Жизнь ушла отсюда навсегда… Конечно, теперь вулканическое тепло уже не используют, как в двадцатом веке… Чем тогда служил вулкан? Печкой, в лучшем случае паровым котлом. Теперь придумали штуки похитрее. Бурят скважины глубиной в тридцать-сорок километров. А такие скважины можно бурить где угодно… Опускают в скважины термоэлементы — и получай энергию.
На севере Гренландии, куда меня не пустили «по состоянию здоровья», сейчас бурятся четыре таких скважины. Вот это работка! Постройка энергоцентрали мощностью в сорок миллиардов киловатт. Вторая будет на Земле — после Антарктической. И тоже — для уничтожения льдов. А тут…
2
Геотермальная электростанция работает на природном паре вулканической области. Такие электростанции уже существуют в настоящее время вблизи вулканов Италии, Исландии, на Новой Зеландии. Мощность этих станций пока не велика, но им принадлежит будущее. Подобная станция построена и у нас на Камчатке. Она дает электрический ток рыбоконсервным заводам.