достал аптечку. Принялся разматывать повязку на своей левой руке. Размотал и не увидел пореза, по руке шёл шрам годичной давности не
меньше, уж я то разбираюсь в этом. Ничего себе Росомаха, подумал я. Зажил такой здоровый порез, а его хозяин и не заметил. Ну ты Зеленушка
и даёшь. Это же элексира молодости не надо, да и кремлёвская таблетка отдыхает. Делать ничего не стал, только обтёр место бывшего пореза,
точнее бывшей рваной раны не менее десяти сантиметров длинной, от вида которой я по началу чуть с дерева ни рухнул, а теперь там был
старый шрам. У меня на душе стало легче, значит и молодёж скоро оклемается. Слава богу все поели попили отвару, даже мальцу дали попить.
Хоть и без сознания проглотил немного лекарства. Собрал у постояльцев посуду, сходил помыл, затем убрал на полочки в землянке. Выражение
лиц у партизан опять было удивлённое. Я улыбнулся и добил их окончательно, вынул светодиодный фонарь, ну и продемонстрировал произведение
Тайваньской промышленности. Это был шок, нет это был ступор аборигенов. Всё замерло. было такое впечатление, что воздух загустел. Теперь
при помощи фонарика я наконец рассмотрел их лица. Нормальные лица, не европейские конечно, но тоже ничего. А девчёнка вообще миленькая.
Стал разговаривать с дедом на тарабарском. Дед завис как тополиный пух в июне . Тогда я придвинулся к девчёнке и начал расспрашивать, что
это, кто этот, ну и так далее. Девочка проговорила слова, но повторить за ней правильно я не мог. Она хихикала, над тем как я пытался,
вытягивая губы, сказать правильно её имя. Помучился затем плюнул и назвал её Маша, её брата Миша, а главного тормаза, просто дед. Назвал
себя, но она быстро переделала на свой туземный лад и стал я Вулом. Да баклажан с ней, пусть зовёт как может. Тут я решил спеть детские
песенки. Может поспит немного, но перед этим растолкал деда и показал, что нужно помочь девочке с туалетом, а то выдула целую кружку
местного чая. После водных процедур я спел, про Паровоза и Кота, Голубой вагон, Маленькой ёлочке и добил Спокойными ночами. Моя
переводчица сопела уже на Голубом вагоне. Затем вышел, позвав за собой деда. Тот пошёл вслед за мной. Повернувшись к нему я жестами стал
объяснять, что останусь дежурить всю ночь, а утром завалюсь спать. Тот кивнул и пошёл в блиндаж. А я присыпал угольки в костре землёй,
взял копьё и пошёл на пост, который облюбовал для себя в пяти метрах от выхода из нашего блиндажа в колючих кустах. Рюкзак я взял с собой,
не доверял я деду, от избытка чувств этот Хотабыч полез бы посмотреть чудо, а мне не хотелось расставаться с остатками цивилизации.
Примостясь к кусту спиной я сидел и думал про себя, про Василича, про ребят которые остались на Земле. В принципе мне терять нечего,
родных нет, на следующий год меня и так бы выперли, всё равно пришлось бы или учиться или работать. Жить в общаге, мало отличающейся от
казармы, где я прожил всё это время. Так почему бы и нет, пристроимся и здесь. Вон и попутчики образовались. Подлечим и вперёд строить
светлое будущее под зелёным светом Зеленушки. Так я грустил пол ночи, слушая шорохи и вздрагивая при резких звуках в темноте. Наверное
приходили небольшие животные пить воду. Ни рыков, ни завываний я в эту ночь не услышал. Местный божёк видно дал нам отдохнуть, после таких
то приключений, как на кануне. Пришёл ожидаемый мной рассвет. В нашем блиндаже партизаны зашевелились. Через некоторое время вылез дед. Я
показал на замотанную руку и ногу, и вопросительно поднял брови, спрашивая как самочувствие. Он не отходя от меня развязал
импровизированные бинты и показал мне желтые пятна, но заверил, что у него ничего уже не болит. Я жестами объяснил, раз у него всё
нормально, то на нём остаётся всё хозяйство и готовка завтрака. Он пошёл готовить, а я завалился спать. Проснулся и услышал галдёж всех
обитателей нашего лагеря. Оказалось, что мальчик очнулся и вовсю болтал с сестрой. Она улыбалась и была крайне довольна. Причина была
простой, они с братом вылечились. То есть все мои завязки на их телах были сняты и они с удовольствием хвалились друг перед дружкой. Дед
тоже лыбился слушая молодёж. За то мне было не до смеха, хоть Машка и не бегала, как её брат, но попытки были. Я погрозил им пальцем и
сказал на русском, что бегать ещё рановато. Прошли только сутки, а они в бега. Минимум день хотя бы, дайте заживёт как следует. Ну и что,
что волшебная шкурка подлечила. Кость то всё равно не срослась как следует. А они только хихикают и улыбаются, ладно хоть глаза в пол,