к нашему блиндажу. Когда последний пленник покинул зиндан я задвинул решётку на место и двинулся за спасёнными, замыкая колонну. Меня
взбесило спокойствие троглодитов, которые дрыхли как у себя дома, не реагируя на на шум. Я решил немного испортить им настроение, наставив
напоследок всяких ловушек в виде заострённых веточек и колышков, заодно подвесил камешки где только мог. Пусть на себе почувствуют мою
справедливость. Мы ушли быстро и практически бесшумно. Даже дети которые были на руках у немногочисленных матерей, вели себя тихо, вообще
не издав ни одного звука, пока мы не отошли километра на три. За то потом на меня обрушился град вопросов и причитаний. Я строго сказал,
что все вопросы и просьбы пусть они оставят до нашего лагеря. Шли хоть и без остановок, но медленно. Сил у освобождённых было маловато,
все они пытались идти быстро, хоть и через силу. Ещё через час мы пришли к нашему блиндажу и тут же все рухнули от усталости на траву.
После десятиминутного отдыха мы с Машкой сразу занялись обедом, а дед с Мишкой занялись распределением людей. Пока принимались готовить, к
нам на помощь пришли две тётки, как мне показалось весьма так сказать не молодых. Мы сразу с Машкой оказались на подхвате, так как эти две
старые вредины нас оттеснили от готовки. Дед с Мишкой суетился у блиндажа распределив раненых и детей внутри, а остальных на свежем
воздухе. Посмотрев на опытных и вредных поварих я пошёл лечить увечных и раненых, оставив врединам мою помощницу Всю дорогу раненых несли
на носилках три представителя мужского пола. Почему три, да потому, что остальных мужиков убили троглодиты, опасаясь получить от них потом
по своим троглодитским головам. Да и эти были дай бог на пару лет старше меня. Но бразды правления я не собирался отдавать всяким там
и при уходе заявил поварихам, что здесь на нашей базе партизан я старший. А если им не нравиться, то скатертью дорога. После этого я
услышал такое огромное количество не знакомых мне слов, что еще минут десять записывал их излияния. Конечно Машка ещё полчаса объясняла
каждое сказанное поварихами слово. Ничего подумал я зато научусь языку как следует. Только после того как я получил все объяснения
отправился в наш временный госпиталь, для осмотра болезных. Дойдя до блиндажа я увидел двоих, чуть живого старика и не старую женщину.
После осмотра, старика мы с парнями переложили его на волшебную шкуру, а женщину определили на подстилку из травы, не далеко от входа.
Старику же я дал последнюю таблетку анальгина, так как протестировал на нашем деде и не боялся последствий от её применения. Напоив водой
я уложил деда, ещё раз осмотрел его раны и ссадины затем намазал их йодом. После моих художеств зелёнкой и йодом, старик стал похож на
композицию дед в камуфляже из зелёнки с йодом в набедренной повязке вместо одежды. После этого я сосредоточился и начал гладить шкуру под
стариком. Шкура засветилась, заискрилась и лицо старика стало приобретать нормальный вид. Он приподнял голову и слегка кивнул мне. Потом
откинулся и засопел в две дырочки.Накрыв старика тем, что первое попалось под руку я перестал гладить шкуру и пошёл к следующему больному,
вернее к больной. Женщина после моего осмотра была перебинтована и намазана с ног до головы так же, как и предыдущий больной. У неё
оказалось уж слишком много синяков, сломана нога и отбиты внутренности. Так как таблеток не осталось дал больной отвар из местных трав,
затем наложил временную шину на сломанную ногу и положил обе руки на лубок и подержал минут пять, пожелал про себя быстрого заживления.
Затем попрощался и пошёл на воздух. За то не большое время пока занимался двумя нашими больными устал, так как будто перетаскал сто мешков
песка и теперь еле дотащил своё тельце до костра у которой суетилась Машка с поварихами. Увидев меня она чуть слышно пискнула и начала
объяснять что то нашей вредной кухарке.Та мазнула взглядом по мне и черпнув варева из котла сунула его мне рявкнув: Ешь!, рванула в
сторону к ещё не разобранным тюкам. Затем навела какой то гадости в деревянную миску уже мягче пробасила: Пей!, встала около меня и
нависала надо мной до тех пор пока я не выпил, а затем и не съел её варево. Только потом повернулась к своему любимому котлу потеряв ко
мне всякий интерес. Обалдев от вкусной и сытной пищи и странного напитка, улыбаясь и закрывая глаза я погружался во тьму заваливаясь
назад, теряя сознание.