Я не верю в возвращенье на Беану. Может быть, нам удастся сесть на Аркос, но вот взлетим ли мы оттуда? Мы не располагаем ни специалистами, ни материальными ресурсами. Я думаю, нас убирают. Но зачем?
И почему таким странным способом? Наверное, никто, кроме Морриса, не может ответить на этот вопрос. Но именно этот вопрос убеждает меня в том, что наш полет только начало и что Беану ждет нечто страшное. Планы, рожденные в мозгу Морриса, направлены только на укрепление его личной власти. И он будет изыскивать все новые способы ее укрепления, искореняя память о своих преступлениях. Порой я думаю, чья же участь ужаснее — наша ли или тех, кто будет жить? Что ждет тебя и нашу девочку?»
Крауф нехорошо усмехнулся, эта девочка ввела в свой дом его, Крауфа, ввела в дом, где предсказывалось его появление. Никогда Крауфу не было так тошно, как сейчас.
Он аккуратно сложил письма в металлическую папку
— Ну как, Крауф, у вас нет желания отправить нас к праотцам за раскрытие государственной тайны? — печально спросил Гончаров.
Крауф посмотрел на Бэкки. Она сидела неподвижно.
— Тайны? Почему тайны? Здесь, — он ткнул в папку пальцем, — здесь только вопросы. Почему на Аркосе остались люди? Что с ними? Где тот космический корабль? Что с отцом Бэкки, наконец? Ответов нет.
— Да, ответов нет. Но я их найду. Бэкки, ты отвезешь меня на Космобазу, — сказал Гончаров, — теперь мне понятно, почему по договору с вашим правительством Земля имеет право вести разработки только на Гемме, сколько мы ни просили доступа на другие необитаемые планеты вашей системы… Теперь ясно, что я должен делать.
Когда в ночном небе исчезла космолодка Гончарова, Бэкки тихо простонала. Крауфу захотелось ее утешить:
— Он вернется…
Она молча пошла к машине. Крауфу показалось, что она плачет. Он отвез ее домой, а час спустя писал в Верховное ведомство: «… Закон лжив. Нравственное оздоровление общества не может идти безнравственным путем. Отсюда логически вытекает, что закон не что иное, как прикрытие неблаговидных целей властей. Ради спасения цивилизации Беаны требую немедленного пересмотра и отмены закона».
Подписавшись, Крауф сам отнес письмо в Верховное ведомство.
Посадочную площадку я нашел довольно быстро. Однако не обнаружил лоцманских знаков, да и на позывные ответа не получил. И, только открыв люк, увидел людей Их лица были сосредоточенны и враждебны. Говорили они по-беански.
Конечно, мне следовало приготовиться к тому, что они примут меня за беанца, за предателя, врага. Объясняться с капитаном вооруженного отряда пришлось долго. Он никак не мог взять в толк, где это — Земля, и, главное, как я смог добраться оттуда, из такого далека… А я никак не мог решить, стоит ли объяснять, что прибыл с Беаны.
Главное, что беспокоило капитана охраны, — зачем я к ним вообще явился. Говорить обычное, что говорит землянин при контакте с иным разумом — о связи цивилизаций, о единстве Вселенной, язык не поворачивался. Ничего себе единство! Брошенная, преданная планета…
Мне ничего не оставалось, как повести с капитаном беседу о помощи высокоразвитых цивилизаций космического уровня. Лицо капитана стало еще более суровым:
— Нашим отцам, когда они боролись за будущее, никто не пришел на помощь. Мы в ней уже просто не нуждаемся.
Что ему ответить?! Словом, моя цель для него так и осталась непроясненной.
Потом приехал Председатель Объединенного научного совета Аркоса Вилли Клаузен. Он захотел осмотреть мою космолодку. Я понял, что с этим человеком могу быть откровенным.
… Мы стояли у люка, и я объяснял ему принцип устройства двигателей моей космолодки. Жаль, что он не видит моего корабля, тогда, быть может, и поверил, что я с Земли. Конечно, он старался верить всему, но не верил до конца. Я выходил за рамки его представлений о реальности. Он внимательно осмотрел пульт управления, засмеялся:
— Да… Мы вот только собираемся запустить вокруг Аркоса искусственный спутник — установить на нем антенну дальней связи, наладить сообщение между континентами нашей планеты. Пока у нас со связью плохо.
Я никогда не жалел так, что со мной нет Бэкки, как в эти часы, когда мы с Клаузеном облетали планету. Нет, не смирились аркоссцы с предательством, остались не доживать, а жить на этой планете, разбудили ее к новой жизни!
Как я хотел, чтобы Бэкки видела все это собственными глазами!
Клаузен сидел перед экраном обзора и восхищенно поглядывал на овал штурвала.
— На чем, говорите, работает ваша лодка?
Когда я назвал источник энергии, Клаузен неожиданно воскликнул: «О, великие Бенцы!» — и попросил немного изменить курс.
— Пожалуйста, чуть западнее. Я покажу вам место, откуда началась новая цивилизация Аркоса.
Минут через десять под нами показалась гористая местность.
— Здесь мой отец нашел это вещество, — Клаузен быстро написал несколько формул, — мы называем его бенценит, по имени ученого профессора Бенца, который предсказал его месторождение и исключительные свойства. А внучка профессора, Шейла Бенц, нашла лученит. Только не знала, что его лучи смертельны. Работала буквально голыми руками. Замечательная была женщина! Но заболела неизвестной болезнью, рано умерла. А сколько еще могла сделать! Сейчас лученит изучается и, как предсказывала Шейла Бенц, имеет прямое отношение к энергетике. Но мы пока не знаем, как использовать его энергию впереди много работы. Понятно, что в основе лежит принцип распада вещества, но вот как овладеть реакцией…
— Смотрите! — воскликнул Клаузен. — Видите белый постамент? Это то самое место, где мой отец нашел бенценит. Мой отец — он был любимым учеником Бенца. Давайте спустимся, чтобы вы могли лучше рассмотреть обелиск.
Мы пролетели над небольшим горным плато. Странно выглядели эти горы. Будто великаны много лет назад пригоршнями выбирали из них породу, а из гигантских ладоней сыпались в беспорядке мелкие камешки. Я сказал об этом Клаузену.
— А что вы хотите, — отозвался тот, — при режиме ста трех разрабатывали полезные ископаемые так, что в отвал шла порода, содержащая огромный процент руды.
Некоторое время мы летели молча, пока Клаузен не сказал с тоской в голосе:
— Мало того, что нас бросили на умирающей планете, они сняли с Аркоса всю производственную базу, весь технологический комплекс. Мы остались сидеть перед обеденным столом, на котором не было ничего, кроме посуды с объедками. В полном смысле этого слова… Последние годы доотлетной эры домашний скот вымирал, гибли пастбища…
— Отчего же? — в обзорном экране я видел альпийские луга.
— Загрязнение биосферы. Нам все пришлось начинать сначала. Вот сейчас вы увидите, как мы перестроили города! Сами, все сами… С нуля. Сто три перед отлетом даже взорвали радиостанцию, а с ней и космическую антенну, которая была когда-то на Аркосе, Повторить это сооружение мы пока не можем. Как сто три боялись, что кто-то узнает о нашей трагедии! Подлецы!
Мы летели над рекой. Она служила ориентиром моему спутнику. Промелькнуло водохранилище с плотиной электростанции, на его глади я заметил несколько парусников.
— Это мы проводим традиционные соревнования молодежи, — сказал Клаузен, — теперь по реке плавать неопасно. Старики рассказывают, что было время, когда капля речной воды, попав на кожу человека, вызывала язвы. Конечно, — продолжал Клаузен, — мы не сразу роняли, что преданы. Убедил нас в этом взрыв космической антенны. К тому же, охраняя себя, старый режим совершил оплошность — в переносном смысле, разумеется. С их точки зрения, в наказание на Аркосе были оставлены представители левых и радикальных партий, в том числе и рабочей партии общественного развития. Теперь это наша правящая партия. Она взяла власть в свои руки, когда сто три бежали. Трудно было, конечно. нужно было накормить население, одеть, обуть, согреть. Начинался голод, за ним — эпидемии… Лидеры рабочей партии общественного развития начали с самого главного — со всеобщей обязанности трудиться на благо всех Я справедливого распределения результатов труда. Только так можно было поднять промышленность, оздоровить города, очистить окружающую среду. Через пять лет голод был побежден. Но все, чего мы добились, мы добились лишь благодаря установлению власти большинства и признания всеобщего равенства. Разве мы заставили бы владельцев оставшихся на Аркосе предприятий тратить средства на очистные сооружения?