Мирон лежал на медвежьих шкурах, и упирался спиной в мягкие подушки из триумского лиана (Правительство Земли запретило Арианцам охотиться на этого зверя, и занесло его в список диковинных животных, которым грозит вымирание) три шикарные девицы лежали рядом с Мироном, а он потягивал вино и закусывал деликатесами, кроме которых из еды, в Панифексе больше ничего не было.
Люблю я очень кушать мясо,
Пить водку и курить табак
А женщин сладких, с звуком вальса,
И небольшое лишь мгновенье,
И лишь спросонья по утру:
Имею большее желанье
И так что прям невмоготу [32]
– Миклуха, ты меня лучше не нервируй, пока ты тут прохлаждался: я парился на Марсе – с привычным для Элизиума жаргоном высказался Мирон, – а сейчас я в отпуске, ещё хоть раз заикнёшься, о бизнесе, смотри. И вообще помалкивай, когда я что-нибудь решу, то ты узнаешь первым.
– Ну извини! Извини! Отдыхай, Ты же знаешь, всё моё оно и твоё тоже.
Миклован знал, что без Мирона он бы так никогда не жил, и сейчас он бредил только одним «Немного отдохнёт, нервы подлечит – девочек я ему организую по высшему разряду», что скоро все наладится и будет по-старому.
Дверь в опочивальню где расслаблялся Мирон, открылась и зашёл Степан.
– Степа! Давай к нам, что ты там, где-то ходишь.
– Твои понапивались: творят что зря, Ты бы разобрался!
– Ну прям как маленькие дети, ни на минуту оставить нельзя, Пускай пацаны гуляют, они об этом даже и не мечтали.
– Да нет, Ты выйди! Выйди! Без тебя там никак.
Мирон с неохотой встал с пригретого места, и последовал в зал для гостей, где были накрыты столы, и суетилась прислуга: только и успевая обслуживать ненасытных гостей, Миклован шёл следом за Мироном, То, что предстало взгляду Твердохлебова, вмиг вывело его из равновесия, Двое его людей: Краб и Гена цветной – насиловали молодого мальчика, который работал в прислуге Панифекса – прямо на антикварном столе, Рядом со столом, на полу, валялось тело женщины с перерезанным горлом.
– Моя биргемская плитка, – громко закричал Миклован, и тут же подбежал до лежащего тела, Упав коленями на пол, он страстно начал стирать кровь с плитки, своим белоснежным платочком на котором золотой ниткой были вышиты его инициалы, – Что вы наделали! Я с таким трудом её достал.
– Не понял, совсем что ли офонарели, что творите?! – сказал Мирон и подошёл к Крабу, схватил его за руку, – Давай прекращай, это тебе не Марс.
– Мирон, отвали! Сейчас не до тебя, Занимайся своими телками и не мешай.
Такой ответ очень не понравился Мирону и он тотчас ударил Краба под глаз, Тот упал на пол, и с его карманов повыпали: золотые ложки и вилки – за пояса торчало золотое блюдо, И только Твердохлебов успел сказать: «Да пригрел же я» – как, рядом стоявший, Гена цветной схватил его за горло и начал душить: «Долго мы тебя жидок терпели», Мирон упал спиной на стол, а Гена ещё сильней обхватил его горло, Мирон уже в полу-сознании нащупал рукой на столе вилку, и сразу же засадил её цветному в глаз, Тот громко закричал и упал на пол, следом неожиданно послышался хлопок и яркая вспышка ослепила глаза всех присутствующих – холл наполнил запах жаренного мяса, Мирон оглянулся и увидел две ноги с заду него, которые стояли как вкопанные, а с оплавленных краёв шёл лёгкий дымок – по ботинкам он признал Краба, Послышался другой хлопок и от цветного остался только его левый ботинок.
– Хватит тут хлопать, а то ты меня слепым сделаешь.
– Лучше слепым, чем мёртвым, – сказал Степан, и рукой опустил ствол протонной винтовки, которая находилась в руках пехотинца, и добавил: – Как они нас ещё раньше не завалили! Вот твои уголовники – одни хлопоты.
Четверо других, его дружков, встали из-за стола, и в один голос сказали, что они не с ними, и тут не причём.
– А кто причём? Бегом вышли сюда! – уже не то что злясь, а «вскипая» от злости просипел Мирон.
Те с неохотой вылезли из-за стола и в ряд стали перед ним.
– Так, синие, смотрите, кто хоть чуть рыпнется – поджарим сразу! – предупредил Степан.
– А теперь, взяли и вывернули карманы.
– Мирон, да ты что! Мы же на все сто с тобой.
– То у Краба с Геной просто крышу сорвало.
– Мне что повторить?! Или самому вывернуть?
Они с неохотой начали выворачивать карманы, с которых сразу забренчали столовые принадлежности.