Мирон от такого шума, мигом выглянул в окно, и увидев, как «Голиаф» меркнет в тоннах пыли, что поднял его залп – тут же, закашлялся от едкого привкуса: грязи и навоза, что клубом ворвался в окно, он быстро закрыл ставню и с довольной физиономией выпалил:
– А ты, Стёпа, на Баклана бочку катил, видишь, как он вовремя!
– Ну!.. – почесал затылок Степан.
– Что, ну! Валерчик надёжный пацан и не раз… – переполненный радостных чувств сказал Мирон, при этом ходил со стороны в сторону, и одно приоткрывал ставню, выглядывая наружу; он думал, что Баклан каким-то невиданным образом узнал, или увидел что твориться в Надане – сверху то оно всегда видней, или мало что там за оборудование: на том корабле; и быстро поспел им на помощь; а то что его товарищ за праздником души, даже неизвестно где, задел свой единственный фонотрон, и без всякой на то причины отрывался по полной программе: глуша вино, с другим, таким же джельтеменом удачи; и то что в данный момент тело, самого надёжного человека, под сильной дозой алкоголя, валялось на полу карцера: в луже собственной блевотины – он даже и не догадывался.
Волков открыл шлюз для выброса десанта, и Джек с протонной винтовкой в руках прыгнул на отлогую крышу колокольни, и сразу перепрыгнул на соседнюю, близстоящего дома; уловив тонкости управления, своим телом он с точностью до миллиметра прыгал с дома на дом, и уже через минуту стоял на золотой крыше Панифекса, Где обследовав каждый уголок, так и не нашёл ни одного входа в середину, «Ну ладно! Сделаем сами себе вход», – думал он, когда криптонитовый нож прошёлся по кругу ослепляющей обшивке крыши; золотой диск, по инерции, отковырнутый лезвием ножа, зазвенел, и отскочив от ливневой трубы: полетел вниз.
Джек быстро нырнул в середину и оказался на чердаке, где было что в хорошем музее и всё то время пока он там бродил в поисках выхода – даже и не мог подумать, что бывают такие чердаки; в хоромах Миклована свет золота и вычурный интерьер ослепили глаза: «Да, уж!» – сказал он вполголоса и продолжил обследовать каждое помещение: продвигаясь все дальше и дальше; через минуту послышались голоса, что слившись воедино лились с нижнего этажа, Сильвер бросил взгляд на протонную винтовку в его руках и с мыслями, что надо заканчивать с этим дерьмом, твёрдой походкой пошёл на звуки голоса, Протонка, которой он владел, лучше, чем ложкой, по матерински грела его душу.
– Так, всем на пол: руки за голову, ноги скрестить! – сказал Джек ворвавшись в комнату, где находилась вся интересующая его публика.
По иронии судьбы, даже пехотинец, у которого была привилегия на пользование протонной винтовкой, не обезопасил Мирона; он вывалившись на половину в окно, смотрел вверх: на «Голиаф»
– напрочь забыв об охране двери, Твердохлебов же, не ожидая такого поворота событий, стоял как маленький ребёнок: с открытым от удивления ртом.
– Мне что повторять?! Быстро.
Не успев договорить, Джек получил с заду, сильный удар в затылок – в глазах в туже секунду поплыло и он потерял сознание.
Очнувшись, он ощутил сильную боль в голове, руки были связаны, а чьи то большие ладошки, с ощутимой, силой хлопали его по щёкам.
– Очнулся? – услышал он знакомый голос, и увидел улыбающееся лицо Малыша.
Даже то, что он был связан, не сильно уже и беспокоило, увидев Гарри Сильвер сразу подумал, что сейчас он его развяжет и на этом всё кончиться, но следующая фраза, поставила растрёпанное чувство к боевому другу под сомнение:
– Не обижайся, Джек! Ничего личного: просто работа.
– Когда же ты успел продаться?
– Ну знаешь.
– Тебе тоже предлагали, и всё могло быть по-другому! – громко сказал Мирон, с другого края комнаты, и выглянул в окно, – Где же этот Баклан, что он там…
– Если ты думаешь, что тебе помогут: те два алкоголика с «Голиафа», то ты глубоко заблуждаешься, Предлагаю сдаться: тебе и твоей компании, – сказал Джек и сплюнул кровь, прямо на бергемскую плитку, но Миклован вероятно этого не заметил, а то бы точно получил разрыв сердца.
– Билет в Элизиум тебе уже забронирован! Голиаф, под контролем Волкова, – продолжал Сильвер.
Когда Мирон услышал, про билет в Элизиум, у него от нервного тика, задёргался правый глаз, и это прозвучало как смертный приговор; ведь дорога на Марс была ему заказана, и он там: «спалил все мосты», А от мысли, что начальник контролирует «Голиаф», то его вообще затрусило так, что он сразу покрылся холодным потом, и липкие ладошки только напомнили о давно потерянном чувстве страха; ведь это было как четыре козырных туза в одной руке – противостоять мощи, военного, межгалактического корабля: бессмысленно, тот в считаные секунды, мог оставить от Надана один пепел.