Трудно сказать, сколько длилась эта гонка за временем – полчаса или полтора; в конце я упал. Шлепнулся и заплакал, как ребенок, – так сильно не хотелось снова встречаться с беспокойством, обитающим во временных стихиях.
Глава 42
Окажись я на далекой звезде, и там, среди песков и минералов, обнаружилась бы Норма. В момент моего бегового изнеможения она оказалась тут как тут: дразнила и хихикала, оборачивалась ко мне задом. Я чувствовал себя ослабевшим и не сердился. Несмышленая обезьяна, она, по крайней мере, не обременена идеями о долготе жизни.
Я скорчил умоляющую физиономию, будто просил о помощи, но своим ответным взглядом она показала, что не надо было использовать ее как извозчика!
– Ты, это… прости, что ли, – мой голос звучал неубедительно и даже с упреком, – тебе все равно, а я ночью боюсь. Дикая здесь ночь. Да что тебе рассказывать…
Макака изображала, что занята вычесыванием подмышек, но боковым взглядом я видел, что она то и дело стреляла глазами в мою сторону.
«Она ведь может мне отомстить! На что ее соображения хватит – предаст, расскажет охраннику правду или выдумает небылицу. Может, за ее спиной та непонятная камера…
Будто в ответ на мою мысль Норма прыгнула в мою сторону и быстро дернула конец узелка на голове, так что слетела повязка. Меня охватило негодование.
– Хе-хе-хе, чур-бачок.
– Держись у меня, – я стал рукой нащупывать что-нибудь поблизости. Попалась кривая палка, которая тотчас же полетела в проказницу, но Нормы и след простыл. Палка провалилась в заросли. Сразу за этим оттуда медленно выползла змея. Между нами было метров тридцать, но кобра зигзагами устремилась в мою сторону и быстро сокращала расстояние. Я онемел, лишившись способности двигаться. Когда нас разделяло шагов пять, я, наконец, преодолел себя и кинулся прочь, глубже в джунгли, в чрево зеленого плена. Столько, как в тот день, я в жизни никогда не бегал. Мне мерещилось, что змея не отстает, но убедиться в этом не позволял страх. Моим испуганным рассудком управляли ржавые шарниры, которые забыли, где лево, где право. Норма ловко меня обгоняла, и я заподозрил, что со змеей все подстроила она, хотя и для нее это был немалый риск.
– Зачем, зачем так вредить, чего ты этим добьешься?! Да что там… у нее извилин нет, и она пакостит по глупой своей природе. С такими существами никогда не ужиться. – Внутри все клокотало, и градус беспокойства был на пределе, когда я, наконец, понял, что так сильно меня тревожит. Такое бывает, когда во внутреннем диалоге замечаешь посторонних гостей, словно ко мне забрели мысли какого-то другого человека. Беговое откровение объясняло мне, что всякому делу я устанавливаю временные рамки: за сколько нужно обработать контур, к какому часу закончить, сколько времени займет пройти все Семизонье и много других временных ограничений. Сроки достижения своих задач я не раскрываю себе явно, не объявляю охраннику, и только моя потаенная часть знает и держит под контролем намеченный день и час. Если случается, что я запаздываю и не успеваю все к отведенному сроку, нападает беспокойство. Как ни странно, но такое же беспокойство приходит, и когда я заканчиваю раньше срока. Эта догадка освободила меня от сковывающего страха, и я осмелился повернуть голову.
Сзади качались заросли, потревоженные моим пришествием. Змеи не было, и можно было не убегать. Трава казалась необыкновенно мягкой, и место, куда меня занесло, отличалось от остальных; овальная площадка, окруженная деревьями, была свободна от упавших веток, кустарника и древесных побегов. Стояла там только трава высотой по пояс. Я сел, над головой сомкнулась зелень, и сразу сделалось темно и тихо. Я мог смотреть перед собой, не моргая:
– Боже, убереги от призраков ночи и от суеты, разъедающей мой рассудок! Всю дорогу меня донимают тревоги. Спаси меня от них, прошу, спаси! Окаянное прошлое подбирается к моей памяти, а потом, не спросив, заходит. Когда молчит прошлое, я помимо воли тороплюсь в будущее, но и там не находится ничего дающего покой. Мне нужен мир внутри; утоли мою жажду покоя!
Глава 43
Ночь выдалась светлой. Темноты, какая царит в джунглях по ночам, не было. Мне повезло проснуться, когда на землю нисходил свет и своим касанием растоплял темноту. Пейзаж мне нравился: мягкое свечение приходило ровно сверху каждого растения, и от этого на земле выкладывались узоры теней, которые не перехлестывались друг с другом и не выглядели мрачными. Шумели цикады, ночные птицы покрикивали, будто тоже удивлялись такой ночи. Их силуэты порой мелькали в крошечных отверстиях крон деревьев. Там, выше крон, тоже царило свечение, и вся сцена походила на таинственный лунный праздник для обитателей этих мест.