– Точно, он ведь был там главным! – донесся чей-то голос.
– Стой, – загремел я, – стоять, говорю! Я был тут главным, я и разберусь.
И дернул же меня черт, во мне взыграл основной аккорд Прайд-Роял – мотивчик, который невероятно усилился, когда я оказался в поезде.
– Я разберусь, тот был дезертиром. Свободный – это толстяк, его не признают.
Жена оказалась рядом и тревожно смотрела на меня.
«Как ее зовут, о боже мой»?
– Не надо, дорогой, это дикари, у них оружие, – говорили ее губы, но я слышал шепот ее сердца: «ты завоюешь нам славу, навечно станешь героем и предводителем людей!»
Я подарил ей сухой поцелуй, похожий на героическое прощание из пафосных фильмов местного кинотеатра «Эфир». Запутываясь в собственных ногах, я очутился в тамбуре и бросил взгляд назад – да, меня видят, следят за каждым моим шагом, действовать можно. О великая природа, о Прайд-Роял, о Поезд Желаний!
Мои движения превращались в шоу, а в поезде будто работали исключительные профессионалы шоу-бизнеса. Темноту ночи разрезал светильник – самый главный, тот, что впереди локомотива. Какой-то невероятной силой он был повернут вспять ради моего представления!
Глава 46
Я стоял на самом краю приступка вагона. Яркий свет, задевая меня, выхватывал из темноты стоящие вплотную к путям деревья, тени которых прятали дикарей, но со своего места я их видел. Казалось, там были все обитатели Прайда. Краем глаза я также заметил, что кто-то спрыгнул с поезда и присоединился к повстанцам. В это время за спиной стал реветь сын, а жена принялась его успокаивать.
«Неужели меня любит этот ребенок и на самом деле переживает, или это часть спектакля? Как бы я хотел, чтобы это было правдой».
– Это раб! – вырвалось откуда-то снизу. – Тащи его! Не успел я глазом моргнуть, как вокруг левой руки обвилась праща, все тело дернулось вперед от натяжения веревки, и только крепкая стойка левой ноги и мертвая хватка правой кисти за поручень помогли удержаться.
«Вот бы посмотреть в глаза смельчаку!»
Я дернул веревку на себя, и незнакомая фигура выскочила из тени. Дикарь отворачивал от меня свой взгляд и только обеими руками крепко держал веревку.
– Будем перетягивать канат!
Он не ответил, только сильнее потянул на себя. Как раз в этот момент я умудрился перекинуть веревку через головку поручня, и образовалось плечо сопротивления, еще один виток – и дикарь проиграл. Тут внезапно противник ослабил хватку, и я увидел, как, скрываясь в тени, сверкнул его лук. Сейчас все решали секунды.
Я упал на пол тамбура и хотел отползти назад, но еще больше хотелось проучить мерзавца.
«Пусть только прицелится, и я не останусь в долгу». Я направил всю силу взгляда на тень, ожидая увидеть блеск глаз дикаря. Тогда бы ему пришел конец. Откуда-то справа наперерез лучнику выбежала фигура, и я испугался, что не успею прикончить лучника, что ему идет помощь. Бегущей была женщина, и я видел только спину. Откуда-то из-за спины раздался возглас жены:
– Амрона!
От неожиданности, а может, чтобы что-то проверить, Амрона обернулась в мою сторону, и наши глаза встретились. Мне казалось, я вижу эти глаза совсем рядом: каждую ниточку капилляра, каждый блик, медленно расширяющиеся зрачки. Лицо исказил ужас, и фигурка со стоном рухнула на землю.
– Ам-ро-на! – страшным голосом я разорвал ночной воздух.
Кто-то схватил меня сзади за брюки, но я уже приготовился к прыжку вниз, не рассчитал, и при приземлении больную ногу поджидал вывих. Превозмогая боль и волоча увечную ступню, я устремился к фигурке, которая, мне казалось, быстро ужимается, словно скомканная бумага, съедаемая огнем.
– Ам-ро-на, не-е-ет! – мой крик перекрывал зовущие и требующие моего возвращения голоса. Я подхватил фигурку с травы, она оказалась легкой – так весят только дети.
– Прекрасные глаза, мой господин!
– Ты выживешь, выживешь! Почему я не бросился тебя искать, как только зашел в этот дурацкий поезд? Ты же должна была ехать в другом вагоне. Но нет же, не-ет!
Тут я вспомнил, как кто-то спрыгнул с поезда, когда я только высунулся. Мне сделалось еще хуже, только тут я стал замечать, что держу в руках… обезьяну, только с настоящими человеческими глазами.
– Произнеси мое имя наоборот, исполни мою последнюю прось… – жизнь ее покидала.
– А, что? Оставайся со мной, Амрона. Значит – А-нор-ма. Боже мой, Норма?!
Я перестал соображать и непослушной рукой нащупал ее хвост.
– Возвращайся, тебя ждут!
– Не уходи, – мое сердце сжималось в точку и ухало в пропасть. Граница между человеком и животным стала неразличима – я страдал и чувствовал, как внутри меня зашатались стропила, державшие в равновесии этот жуткий мир.