Остаток дня я или бродил между трубами, ища укрытия, или убегал: очень спортивный вышел денек. Я чувствовал, что день покажется прекрасным в сравнении с ночным шоу. Собака, или кто там за мной бегал, может оказаться безобидной в сравнении с ночными актерами. Я начал паниковать и отчего-то вспомнил про смерть.
Май говорил про существо-смерть, будто оно избирательно, как дама. Я так себе и видел смерть, как даму: степенную, в пенсне, поверх которых она изучающим взглядом смотрит на меня, – подойду, не подойду… Я чуть не упал с валуна, на который присел, – он был мокрый, и все Джи Даун было пропитано сыростью и непригодно для жизни.
«Должно быть, смерть легче призвать, чем Бога, только как к ней обращаться? Дорогая смерть, уважаемая жрица или иначе…»
Незаметно для себя я стал молиться смерти. В голове собрались все невзгоды прошлых недель и месяцев и убедили меня, что лучшего решения от безысходности не придумать. Смерть, приди и забери! Хватит мучиться, хватит страдать, бояться, ненавидеть! Коснись меня своей десницей и успокой навеки.
Перед глазами всплыла великолепная картина – однажды я ее видел где-то в музее. Покуда хватает глаз, видны дали и просторы. В бесконечность убегает река и там, в необозримом, сливается с лиловыми призрачными горизонтами лесов и полей.
Весь вид дан будто бы сверху, с холма, а на переднем плане, совсем близко, нарисована часовня, и, по виду, в нее давно никто не заходил, может, лет десять или больше. Вид неухоженный, стена покосилась, и вся часовенка осела, сильно накренилась в сторону бескрайней долины и выглядит так, словно завороженно смотрит на разверзшуюся беспредельность. Смотрит и молчит, а рядом, совсем близко от этого домика с кривым боком, клонят голову кресты. Наверное, могилки, но не страшные, не назидательные. Этим крестам хорошо видна речка, дали и синева с голубизной. И думают себе кресты, что их удел не конец. Собой они отмерили аршин и остановились тут, подле часовенки, на берегу. Бескрайность распахнула перед ними свой затвор, и кресты бессильны возразить ей и молчат, как их кривой страж, и все смотрят вдаль, хотят угадать или испросить прощения. Такая вот веха быстрой человеческой жизни от вспышки рождения до океана с неизведанным краем. «Вот, мол, мы, – и ты решай, куда тебе надо: хочешь – отдохни здесь, а если смелый, то давай дальше, за горизонт, где облака обнимают невидимую землю».
Вечный покой обладал притягательной силой, да такой, что я взмолился сильнее и громче:
– Забери меня, смерть, все я здесь видел, все, что дано, видел даже сад, но сейчас все словно сон. Остальное мне не интересно. Кому я должен, думается, все отдал и не обязан. Если мой долг был пройти Семизонье, разве его я не выполнил? И если все так, то не держи меня здесь, пора мне к тебе, в вечный покой!
Так сладко, кажется, я никогда не молился. Хотелось повторять и повторять слова признания, рисовать образ дамы, которая должна уступить моей мольбе. Я понимал, что могут быть условия, но загодя был с ними согласен.
Слезы падали на колени и добавляли сырости тлеющей мгле. Справа опять вспыхнул ксенон, но не убедил меня бежать. Вместо стальной собаки я увидел ее… даму. Весьма изящно одетую: черное платье (каким еще ему быть у смерти), волосы распущены и цвет светлый, возможно, даже блондинка, только в сумерках не разглядеть. Глаза сильно подведены и брови в раскос, как у совы, и когда улыбается, а она улыбалась, то на пухлых щеках виднелись ямочки.
Смотреть в глаза я опасался, хотя дама совсем не стеснялась и глядела пронзительно. Она услышала мое «здрасьте», но ничем не ответила.
«Воспитание, наверное, хромает или немая. Тоже может быть».
– Ага, – произнесла дама, – молишься?
– Нет… да. Я звал смерть.
– Ага!
– Вот вы, наверное… и пришли.
– Два Бога, значит, у тебя, странник?
– Один, у меня один, – я отчего-то испугался: голос говорящей не был противным, хотя в конце фразы и восходил на взвизгивание.
– Кому ты молишься, тот Бог! Ты молился мне, значит, я твой Бог?
Непривычно, что женщина задавала много вопросов. Но эта была серьезной дамой, и ей следовало отвечать.
– Ну, вы, должно быть… смерть, а Бог – это другое.
– Что другое, существо другое? Можно объяснить?
– Если Бога позвать, то Он просто так не придет…
– Ты пробовал?
– Знаете, – я растерялся, – весь мой опыт показывает…
Я начал путаться.
– …так просто Бог не приходит.
– Значит, смерть – это просто, а Бог, ты говоришь, непросто. Другими словами – сложно!