В детстве я слышал, что, если дружить с хорошими мальчиками, я вырасту хорошим, а знакомство с дурными пацанами превратит меня в их подобие. Из-за этой страшилки в детстве я водился исключительно с правильными мальчиками. Позже взрослые обучили другой истине: что если не принимать вызов долга и ответственности, то невозможно уйти далеко в плане совершенствования личности. В юные годы было так очевидно, что мне надо взять шефство над плохими и сделать из них послушных и прилежных. В итоге я крепко сдружился с плохишами, потому что с ними было легче водиться и во всем они оказывались интереснее «ботаников». В то же время, я не забывал о долге – из грязи сделать князей. Мои юные глаза видели изъяны в неблагополучных друзьях, и из-за этих своих наблюдений я мало-помалу делался таким же: грубил, плевался на тротуар и совершал поступки, за которые ругали и ставили в угол. И все же внутри я помнил, что надо сломать каверзность в себе и научить этому моих братьев по улице.
Интересно, что скоро мне перестали нравиться хорошие мальчики, – в них я видел скверные качества, каких не знал в то время, пока с ними дружил. В одних только взрослых не было несовершенства, для меня они были сплошь святыми и благонравными. Тогда, в детстве, взрослые выглядели большими совершенными людьми, словно исполины, держащие землю, а мы, плохие и хорошие дети, – их тень. Однажды дети вырастут из тени и превратятся в совершенных взрослых, как из невзрачной куколки в один день возникает прекрасная бабочка.
В каждой зоне джунглей я дружил с «плохими» и всегда полагал, что стоит мне захотеть – и я превращусь в чистое и идеальное сознание. Из детства я вынес урок, что стать совершенным означает победить «плохих», а не водить с ними хороводы, также научить «хороших» не зазнаваться и понимать других, словно братьев одной семьи. В этом заключалась суть «абсолютного я», как в детстве, так и теперь.
В тот самый момент, когда я читал нечто похожее, в колодце-библиотеке произошел выброс листьев. Несколько десятков пожелтевших страниц выпорхнули из нижних ярусов, будто схваченные внезапным ветром. Я подбежал к краю своего уровня и увидел, как кружатся листы бумаги, то поднимаясь вверх, то падая в глубину. Существовал восходящий поток теплого воздуха, дувший снизу, и от этого кружение было долгим и завораживающим. Мне нравилось наблюдать подобие жизни в мертвой тишине библиотеки.
– Есть там кто-нибудь?! – закричал я вглубь шахты. – Отзовитесь!
Эхо повторило мои слова, но ответа не последовало – я был один с миллионами молчаливых книг. Где-то капала вода, но этот звук я слышал все время. Порой сверху доносились голоса животных, бродивших возле колодца, и это все. Единственным убежищем мне было скрываться в размышлениях, вникать в суть своей задачи, но, как всякий человек, я устал это делать – ведь нельзя все время только читать! Так, на вторую неделю я опустил руки и решил оставить это занятие. Я валялся на полу яруса, наблюдал за динамиком, дразнил его, придумывал ругательства, чтобы хоть как-то расшевелить молчуна. В другой день я спал, но последствием безделья стала депрессия, которая могла переродиться в разрушительные сомнения. В первой зоне я имел с этим дело и помнил, как невыносимо пребывать в сомнениях, – и я снова засел за книжки.
Читая, я перестал замечать имена и названия, но стал все больше смотреть, как я себя чувствую. Ощущение, что чем больше я знаю, тем меньше знаю, все больше во мне усиливалось. Любая книжная новость оказывалась неполной: будь то детектив или кулинарная брошюрка, учебник химии или любовный роман. При чтении любой из них я только удалялся от смысла, вместо того чтобы приближаться к нему. Окаянный охранник хотел, чтобы я отчаялся, а ничего другого произойти и не могло! Поэтому сначала я стал копить обиду на надзирателя, а потом перестал стесняться и в своей плачевной судьбе обвинил Бога. Характер мой от такой скверной критики раскис, и я стал вслух жаловаться книжкам на своих обидчиков, аккурат, как это делают некоторые пожилые люди, которые к седым волосам наконец обнаруживают, что много лет им мешали жить непутевые дети и деградирующее общество. Чем я отличался от таких стариков?