Я стал суетиться, надеясь отойти на тот свет быстрее, чем друг!
– Обожди, дорогой, пусть все по-твоему, только дай сказать.
– Конечно, говори…
– Твоя цель осталась такой же – сад, прекрасный сад! Да, сто раз да! Не паникуй, не сравнивай ценности одной бесполезной жизни и другой. Эти жизни не стоят и сотой доли аромата сада. Веришь? Но пока молчи, – вступил опять Май. – То другое: зоны, территории, поезда и что ты здесь видел…
Май резко посмотрел в сторону и зажмурился. Приближалась песчаная буря, которая в прошлый раз нанесла мне в рот и глаза пуд жгучей массы. Вокруг нас стали кружиться песчинки, нарастал свист.
– Руби себя, руби себя любовью, – донеслось до меня, – не принимай ничего, где будет отсутствовать любовь! И ад превратится в сад…
Между нами стала возникать стена из летящего песка.
– Какой любовью, кого любить? Кого я любил, тех уже нет, и ты, ты… держись за меня, слышишь?!
Я тянул вперед руки в попытке ухватить его за одежду, но получал острые уколы раскаленного песка.
Ветер с песком немилосердно толкал в сторону.
– Май, Май! – с каждым новым криком в рот набивался раскаленный песок. Ноги подвели, и ветер снес меня к здоровой холодной трубе. Я был зажат между жаром и стужей – вечный контраст Джи Даун.
Пока по щеке расползался леденящий холод, в голове то сужалось, то разрасталось с удвоенной силой: Мая я больше не увижу, они отобрали у меня все, все на свете!
Не получалось впасть в обморок или другое измененное сознание, и я мог только существовать: и то, кем я был, и что со мной происходило, мне отчаянно не нравилось.
Бывают в жизни «люблю – не люблю», «нравится – не нравится». Ничего общего не имели эти охи с тем днем в Джи Даун. Я просто не мог оставаться в прежней шкуре, в оболочке человека, которого я знал, который кого-то любил и кого когда-то любили…
– Дама-смерть! Прошу, теперь я готов. Приходи…
Мои вопли утонули в песчаной буре, в голове крутились слова черной Дамы: ты молишься двум богам – Всевышнему и смерти. Да, одного Бога я знать не знал, а в смерть теперь верил, успел пообщаться, и все оттого, что я отчаянно хотел избавиться от реальности, а эта проклятая Зона – «Джи Даун» никуда не уходила и была живее живых. Май завещал, что я должен рубить себя любовью, и эти слова хороши, очень хороши, когда сказаны перед смертью или на прощание. Материя любви отсутствует в концлагере «Джи Даун». В природе бабочки любят цветы, а цветы любят солнце. Животные сколько угодно любят друг друга и поедают любимых собратьев тоже, наверное, из любви. Но если кому-то доведется попасть в «Джи Даун», то трудно вообразить, что сумасшедший песок и сочащиеся кислотой трубы без ума от высокого чувства. Это местечко создано не для любви, оно и не для ненависти, а такой небольшой образовательный центр: ничего личного – просто получи, что заработал! Если надкусил запретное яблоко, про которое было сказано – «не касаться!», то какая здесь любовь? Думал ли я найти любовь в муках и страданиях? Или в раскаянии, что я такой плохой? В этом вихре противоречий моей памяти коснулось крылом одно воспоминание. Случай, который был в моей жизни еще до джунглей. Эпизод запечатлел день, когда меня задержала полиция. Все было из-за небольшого скандала. Я был невиновен, я просто заступился за жену, хотя и немного жестко, – вот и все, что произошло.
Глава 57
В следственной камере сидел лысый мужик. Бронх, так его звали, встретил меня улыбкой и этим расположил к общению, а мне было что сказать. Я принялся описывать драку, убеждать, что вся правда на моей стороне, и тому подобное, а лысый только поддакивал и качал головой.
С его слов выходило, что он был судим, но ни разу не отбывал срок. Хотя парень дрался, вступал в жесткие споры, клеветал и ненавидел, по его уверениям выходило, что он никогда не обманывал. Если приходилось с кем-то грубо скандалить, он прибегал к искажениям фактов и неприлично и дерзко обзывал оппонента, но в суде вел себя честно, изливал на присяжных всю гущу правды, и ему верили. Пусть и давали условный срок, но зато не прятали за решетку. Поскольку это случилось дважды, Бронх был спокоен и насчет следующего случая.
Когда мой знакомый отдыхал в изоляторе, один бывалый заключенный обучил его борьбе за правду и, в частности, дал совет «рубить себя любовью и не оставлять в своей жизни ни единой пяди земли, где бы отсутствовала любовь». Бронх научился, что если любить его или ее, то из такой индивидуальной любви никогда не вырастить любви ко всему миру, никогда не дотронуться до корней, а это как раз цель.
«Если выучиться любить всех, – открывал секрет наставник Бронха, – тебя никогда не посадят. Все эти судьи, адвокаты, уголовно-процессуальный планктон будут понимать так: несмотря на улики по твоему делу, ты вроде как их сын, родной человек, и тебя нельзя запускать на срок».