Я заспешил, стараясь найти спуск к долине, и на глаза опять попался аист. Он смотрел в ту же сторону, что и я. «Птица не меньше моего любит этот вид. Как славно ей, должно быть, здесь живется! Аист может перелетать в сад и купаться в цветах. Там, внизу, у него, должно быть, гнездо». Аисты всегда желали высоты – всех видеть и, надо полагать, чтобы быть видимыми другими.
Птица с любопытством смотрела на меня; мой длинноногий друг был по всем признакам типом необычным. Один глаз аист держал закрытым, но другим следил за мной. Я мог прочитать настроение, написанное то ли на клюве, то ли в одиноком глазе. Подобно светофору, аист отрыл другой глаз и погасил первый.
«Это он так разговаривает?! Разберусь с этой азбукой позднее»
– Приятель, ты не находишь, что вид замечательный? – у меня получилось как-то поспешно и скомканно. – Я тороплюсь, хочу посмотреть вблизи, – добавил я, – ты туда часто летаешь, а я в первый раз пойду. Если ты хорошо ходишь, ну, или небыстро летаешь, то давай со мной.
Аист вместо этого отступил на шаг назад.
– Не хочешь?.. Никто не заставляет, но мне кажется, там… Ты, дружище, не бывал в Семизонье! Тебе не с чем сравнивать.
Аист попеременно просемафорил глазами, и из этого я понял, что он бывал везде.
– Должно быть, там мыши, грызуны: ты интересуешься, так сказать?..
Я сознавал свои недочеты в мастерстве общения с разумными животными. Норма меня понимала с трудом, я в этом не раз убеждался. Аист тоже понимает, но молчит. В чем-то я не дотягивал. Большая птица склонила голову набок и стала рисовать в воздухе клювом. Аист рисовал упавшую восьмерку. Я вспомнил, что еще это знак бесконечности.
– А, ты сидишь здесь бесконечно долго?! Ну, наверное, не совсем бесконечность… верно… просто долго, я угадал?
Мигнул правый глаз, левый глаз, – похоже, я прав.
– Получается, вниз ты того… не летаешь. Напрасно!
Тут я стал подозревать неладное и посмотрел, наконец, куда я предлагал птичке спуститься пешком. Падающая вода уходила вниз в расщелину, которая была куда ниже уровня сада. Я присвистнул:
– Туда только на крыльях!
Аист смотрел, не мигая, и я окинул взглядом свой наряд. Одни ошметки от одежды и кровоподтеки – память о Джи Даун.
– Мне надо туда, птичка!
Собеседник словно чуял, что я ранее эксплуатировал животных в своих целях. Аист поднял большущее крыло внутренней стороной ко мне. У бедняги был перелом, и крыло походило на неудавшуюся, кривую модель воздушного змея.
– Как же тебя? Должно быть, неаккуратно летаешь, или виной всему то, что ты спишь на высоких камнях, я бы тоже с такого свалился.
Птица ответила неопределенным сигналом.
– Может, тут пещера или туннель какой, ведь спускаться напрямую вниз невозможно.
Длинный клюв указкой повернулся в сторону далекого моста.
– Там? Ты что, ты знаешь, что там? Плохие люди, да. Они ничего себе, только цель у них другая. Я больше не хочу ни в поезд, ни даже рядом стоять.
Я стал всматриваться и отметил, что долина мало-помалу то ли уходит, уплывает вдаль, то ли закрывается легкой дымкой, и от этого становится менее яркой и лишенной контура.
– На тот край тоже надо добраться. Верно? Я-то летать не умею!
«Друг» слушал с пониманием, он тоже был не в форме.
– Вот мы с тобой попали. Но мне ведь надо очень, я знаешь сколько прошел? Может, единственный из ремонтников, который вообще сюда добрался.
На всякий случай я поискал глазами тут и там на предмет возможных останков предшественников: ничего, чистая природа.
– Почему ты снова показываешь на мост? Говорю тебе – там не пройдет. Я уже был, меня в поезде не ждут. Если и ждут, то с другими целями, ты не поймешь… Но я противоречил себе – птица все понимала не хуже меня.
В отчаянии я побрел к обрыву. Лезть или прыгать вниз, после того как выжил в сотнях передряг, неблагоразумно. Можно пойти влево, обогнуть холм и посмотреть, как дальше. Сколько на это уйдет, день, неделя? Так ли важно! К тому времени сад укрылся туманной дымкой, и я только мог вдыхать благоухание цветов, вид же был слишком размытым.
Мне стало ясно, что недостаточно увидеть цель или почти дойти до нее; возможно, не хватит даже прийти в сад. Чего я ожидал, так это стать таким же, частицей этого сада, быть тождественным с ним, почувствовать на своей шкуре, что есть единство. Каково быть неотделимым от красоты и радости. Тогда, верил я, мне откроется полнота любви – то, чего так желал мне Май.
Ко мне движется новая цель, еще труднее, чем предыдущая, и от этого тела, от уставшего разума потребуется теперь идти, шагать, маршировать к этой цели, и для этого я должен вернуться к месту, где ручей огибает холм, и повернуть за холм. Это значило, я могу увидеть охранника, и он подумает…