Судорожно разгребаю полужидкую, вязкую грязь у стенки, справа от металлической двери будки и так же судорожно думаю, думаю, думаю… Будок таких в Германии тысячи. И все-таки есть надежный ориентир для будущих поисков. Ведь это шоссе ведет на юго-восток от Одера. Не охраняют же фашисты каждый километровый столб! А столбы приведут меня сюда откуда угодно. Это для местных жителей все столбы одинаковы. Никто не знает, что с одним из этих отныне связана вся моя жизнь.
…Податливая вначале земля уплотняется, но ямка уже достаточно глубока.
Спокойно светят звезды. При их свете я смотрю напоследок на планшет и зарываю его. Такое ощущение, словно кто-то другой, враждебный и жестокий, закапывает меня самого. Я не смею не остаться в живых и не доставить документов.
«282», — снова вспыхивает в памяти. Еще раз оглядываюсь, ищу хоть какие-нибудь приметы места, и, хотя ничего не вижу, перед моими глазами отчетливо желтеет указка с цифрой «282», прибитая к столбу.
Плотно утрамбовываю землю ногами.
А на шоссе в это время бухнул карабин, еще раз, еще, еще… Застучали автоматы, послышались крики, взрывы.
Что есть силы бегу обратно. Почему-то мне кажется: только явлюсь на место стычки — обязательно отобьемся и вырвемся отсюда. «Успеть бы, успеть, пока живы!»
И вдруг все стихло. Ни выстрела, ни стона, ни крика. Останавливаюсь, словно с разгона налетев на забор. При этом сразу увяз в грязи выше колен. Болью в сердце отдается: не успел! Погибли ребята! Погибли… погибли… из-за того погибли, что я не успел добежать!
Весь обращаюсь в слух — не донесется ли что-нибудь оттуда, где только что кипела схватка у машины?
И донеслось. То ли стон, то ли тихий вскрик: — Юра!
Андрей! Это Андрей! Зовет на помощь. Что ж я стою?!
С трудом выдираюсь из грязи, рвусь к шоссе. В это время над полем снова слышен громкий крик Андрея:
— Юра, быстрей! В машину!
Вслед за этим ожил мотор. Молодчина Завадский! Первое чувство — радость: отбились, живы! Я уже совсем близко. И тут же охватывает отчаяние. Документы! Зарытые документы! Их нельзя оставить. Без них мне незачем возвращаться в штаб. Все это я объясняю самому себе на ходу, моментально повернув обратно.
Андрей на шоссе волнуется, кричит, а я мечусь в кромешной тьме среди грязи — потерял трансформаторную будку. Может, я и совсем рядом! Тьма! Ничего не видать, даже кисть вытянутой вперед руки растворяется в чернильной мгле.
Бросился наземь и гляжу снизу вверх — помогите, звезды! Помогли. Совсем рядом, закрывая половину Млечного Пути, чернеет трансформаторная будка. Вот она, металлическая дверь на заклепках! Правее, еще правее. По локоть погружаю руки в жидкую грязь — сумки нет.
— Юра, где ты? Юра, отзовись! Юра! Юра!.. — звенит в ночи взволнованный голос невидимого Андрея.
Но… на полпути между Андреем и мною из проклятой темноты кто-то кричит по-немецки. Вот тут и отзовись!
Между тем со стороны деревни уже гремят выстрелы и все гуще летят светлячки трассирующих пуль.
Гитлеровцы все ближе — это видно по вспышкам. Мне, пожалуй, не уйти. Хоть Андрей бы уехал!
Я слышу, как Андрей приказывает включить фары. «Что он делает? Сумасшедший! — ужасаюсь я шепотом. — Ведь это верная гибель!»
Таился я не зря: мимо меня протопал еще один немец. Он уже дважды выстрелил в сторону машины. Хорошо еще, что он сейчас не сзади меня, а то бы мог увидеть. А самая большая беда — не могу откликнуться на зов Андрея!
Тьму разорвали два ослепительных луча. Чуть заметной тусклой рябью засветились лужи на шоссе и кое-где в поле.
— Выходи на свет! — зовет Андрей.
Он понимает, как легко сбиться с пути в этой чертовой тьме.
— Эх, Андрей, друг… брат мой! Себя же только погубишь, — шепчу я, все еще разрывая руками землю. — Разве б я без света не вышел к машине, если бы только мог?
Совершенно ясно сознаю: если сейчас же не брошусь к своим, ждать меня не смогут. Гитлеровцы стреляют по фарам. Одна уже со звоном разбилась. Словно магнитом, стянуло пулевые трассы к машине, все они теперь перекрещиваются возле нее.
Хорошо бы умчаться вместе с ребятами подальше от этого проклятого места!.. Но я не могу бросить документы.
Откликнуться нельзя и потому, что друзья услышат и не поверят, что невредим. Подумают — ранен, бросятся вытаскивать… Немцы тем временем захватят машину. Погибнем все… И штаб ничего не узнает о судьбе наших, вырвавшихся к Одеру… Молчу. Пусть Андрей думает, что я убит, пусть один прорывается к штабу, не теряет из-за меня последней возможности выбраться отсюда!
А выстрелы все ближе.