Зарыть документы надо возле печки. Печку-то я всегда разыщу, а найдется ли другое такое же приметное место, неизвестно.
Легко разгребаю руками мокрую, рыхлую землю под талым снегом. То, что документы размокнут, меня не беспокоит; главное там отпечатано на машинке и отмечено карандашом.
Лучше бы подкопаться под груду камней. Но там земля суше и подается туго. Пока отгреб несколько горстей земли, обломал ногти. Хватит. И так глубоко. Разровнял землю над зарытым пакетом, осторожно переложил камни, чтобы документы оказались под ними. Очень тихо, почти беззвучно идет работа. И вдруг — резкий треск. А руки-то грязные, разве ими можно трогать пистолет? Заест. После первого же выстрела останешься без оружия.
Внезапно перед глазами возникло небольшое серое пятно. Это еще что за чертовщина? Да это же булыжник, который я держу в руках. Почему же он стал виден?
Быстро оглядываюсь, вижу зеленую искру, крутой дугой уходящую в зенит. Вот оно что — ракета! Мертвенный зеленоватый свет залил все вокруг. Крыша сарая резко проступила на фоне черного неба. Только она теперь кажется плоской, словно вырезана из бумаги.
При ярком свете чувствуешь себя голым, беззащитным. Так и тянет рвануться в сторону, перебежать в укрытие. Но спасение только в неподвижности. Нужно слиться с кучей камней, с хворостом, с мусором.
Ракета отгорела где-то в небе за печкой, и снова черно вокруг — погасла. Теперь вперед!
Держу направление на причудливо изогнутую яблоню. Не выпускаю ее из виду. Наконец рядом с собою вижу знакомые изломанные ветви яблони.
Сижу под деревом, отдуваюсь, оглядываюсь, Ближний часовой еще виден, печка тоже как будто рядом — коротким, очень коротким кажется проделанный путь. В глубине сада — кусты. Прикрываясь ими от часового, можно, двигаться на четвереньках. Это и легче и, главное, быстрее. Через несколько минут я уже в поле, да так далеко от сада, что вижу звездное небо, не загороженное деревьями. Наконец-то я разгибаю спину, подымаюсь, иду во весь рост….
Определяю направление, откуда чаще всего доносятся выстрелы, — они по-прежнему раздаются у меня за спиной. Значится иду правильно — от деревни, от часовых, куда-то в поле. Конечно, там можно нарваться на патрулей, но если двигаться осторожно…
Наконец выбираюсь на дорогу! Приятно ощущать твердую почву, но каждый шаг теперь отдается в ушах опасным громом, и ты никак не можешь понять, действительно ли разучился бесшумно ступать, или это тебе кажется после долгого ползания и ходьбы по жидкой грязи.
…Издалека донесся знакомый посвист, и на гребне высоты всплеснулось багровое пламя. Второй разрыв, третий, четвертый… Скорее туда, скорее! Добираюсь до вершины. Наши ведут огонь по хуторку на восточном скате моей высоты, а сюда залетают лишь случайные снаряды.
Бьет семидесятишестимиллиметровая батарея четырехорудийного состава, определяю я, огневые позиции — километрах в восьми.
Словно привет друзей прозвучал в этих разрывах. Я уже не одинок, мне на помощь протянута твердая, сильная рука. До чего же радостно сознавать, что совсем рядом грозная, могучая армия, к которой принадлежишь и ты!
Направляюсь в сторону выстрелов, обхожу хуторок, мчусь под гору что есть духу, даже ноги заплетаются, не поспевают одна за другой.
Давно прекратила огонь наша батарея, я все бегу, бегу туда, откуда послышались родные голоса пушек.
Снова вязкое распаханное поле. С трудом переставляю ноги, а вскоре не могу сделать и пяти шагов подряд, устал. То и дело ложусь.
Впереди выступило из полумрака какое-то строение. Это большой сарай с навесом, возле него молотилка. Там наверняка много соломы, она спрячет и согреет. Нечего немцам делать в этом сарае весною, да и идти далеко от хуторка, рассудил я и направился в ту сторону.
— Хальт! — раздается из сарая, едва я приближаюсь к нему, и вслед за этим лязгает винтовочный затвор.
Бежать нет сил, опускаюсь наземь и качусь под гору, теряя все завоеванные в мучительном подъеме метры.
Никто не преследует меня, но выстрелы гремят один за другим, шлепаются в грязь пули, и что-то кричит засевший в соломе немец.
Стреляет один, это хорошо: в одиночку он не решится броситься в погоню. Сарай… вот сарай для меня теперь не убежище, это плохо.
Опасность, как всегда, прибавляет сил. Подымаюсь на ноги, низом обхожу высоту, замечаю выбегающие на самый гребень (далеко уже теперь видно) телеграфные столбы.
Где-то в том направлении наши батареи. Мне бы поближе к ним, поближе!..
Снова подъем. Иду, спотыкаюсь, падаю, ползу, опять иду и опять спотыкаюсь…
И вдруг оказалось, что я уже стою, навалясь на этот самый недосягаемый столб, обхватив его руками. Под ногами твердая земля, телеграфная линия тянется вдоль шоссе, а за шоссе, в полукольце холмов, чистое поле.