«Может, я вижу то, что хочу видеть?»
Начальник станции установил правила. Правила, которые необходимо соблюдать.
– Прости, – говорю я и убираю бутылочку.
Наклоняюсь, чтобы поднять горшок. Я должен избавиться от него сейчас, прежде, чем проснется Шерил, прежде, чем мне придется потерять всё, что мы так старались запомнить: нашу совместную жизнь.
– Си а-а-а-а о-о-о-о, – произносит Шеп, его губы из листьев шуршат друг о друга. Ритм знакомый, напоминает что-то, что Шерил раньше повторяла часто, а теперь почти перестала.
За спиной раздается голос Шерил:
– Так он говорит «Я тебя люблю».
Шерил восприняла новость лучше, чем я ожидал. Она просто уселась с Джоуи на руках, когда медсестра отсоединила проводки от системы жизнеобеспечения и оставила нас одних.
– Тебе надо поесть, – сказал я.
– Потом, – отозвалась она.
Я сел рядом, не желая прикасаться к сыну. Я ненавидел себя. Ненавидел облегчение, которое испытывал. Почти эйфорию. Я был чудовищем.
«Так и надо было сделать с самого начала, – сказал я себе. – Мы были эгоистичны. А теперь поступаем правильно. Разумно».
Джоуи судорожно задергал руками. Такое с ним часто бывало. Обычно мы звали медсестру, но не в этот раз. Больше нет.
– Можешь его подержать? – спросила Шерил. – Он обычно успокаивается у тебя на руках.
Я подумал, что если мы проверим это научными методами, то вряд ли найдем доказательства. Но вслух не сказал и протянул руки.
Дрожащее тело затрепетало, прижимаясь к моей груди, моим рукам и плечам. Затем движения ослабели, и Джоуи затих. Из его горла вырвалось хриплое дыхание.
Я опустил голову и поцеловал малыша. Сделал ли я это по собственному порыву или из-за Шерил? Даже сейчас, спустя столько времени, я не знаю.
Левая рука Джоуи поднялась, кулачок сжался, а затем рука обмякла. Я никогда не видел, чтобы он раньше так делал.
– Так он говорит «Я тебя люблю». – произнесла Шерил.
Я осторожно ставлю горшок на место.
Я не плакал так много лет. Меня будто прорвало. Моё тело сотрясают рыдания и нечем дышать.
Неразумно любить существо, которое ничего не чувствует, не имеет сознания и воли, не может ответить взаимностью. Но любовь никогда не была разумной.
Любовь – это усилия, которые вы вкладываете в кого-то, забота, поддержка тогда, когда в ней нуждаются.
Шерил обнимает меня, и я плачу ещё сильнее. Она целует, а я отворачиваюсь.
– Мне надо признаться, – начинаю я.
– Я знаю, – говорит она. – Всегда знала. Я тогда не спала.
Я озадаченно смотрю на неё.
– Я любила нашего сына. Но также любила и его отца. Я была эгоистична, и позволила тебе самому принять решение, я не хотела ответственности. Порой в жизни нет правильного выбора.
Мы оба были эгоистами, но порой любовь и жизнь зависят от эгоизма, в котором нет корысти.
Мы плачем вместе. Нельзя стереть за одну ночь более полувека вины, недосказанного и запретных тем. Но это начало, начало облегчения и надежды.
– Хочешь, помогу выбрать что выбросить? – спрашивает она.
Я окидываю взглядом папки, сувениры, награды, фотографии и безделушки. Я думал, что копил этот хлам, чтобы помочь себе, помочь нам помнить, а на самом деле – чтобы забыть.
Теперь они утратили свой блеск, свою магию. Они больше не имеют надо мной власти.
– Мне всё равно, – отвечаю я. – Мы можем хоть всё выбросить.
– Си а-а-а-а о-о-о-о. Са-са. Та-та.
Мы поворачиваемся к Шепу. Он такой милый, такой красивый. Немного похож на Шерил и немного на меня. С небольшой помощью своего старика он через месяц скажет «мама» и «папа». Чёрт, да через неделю!
Жду не дождусь!