– Потерпи, – говорю я. – Знаю, знаю, что ты голодный. Сейчас приготовлю.
Я беру пакет с кормом и воду. Хорошо хоть плантималя не надо так часто кормить по ночам. Наверное, как и уверял Дэйв, оно приспособилось к нашим суточным биоритмам?
Точно так же готовят смесь младенцу.
Младенцу.
Я отбрасываю эту мысль.
Пока я опрыскиваю плантималя, его бульканье сменяется довольными звуками, очень похожими на отрыжку. У меня сжимается сердце, я стискиваю край стола, чтобы не упасть, дыхание перехватывает
Постояв так немного, я возвращаюсь в удобное кресло к телевизору. Пролистываю каналы, прислушиваясь к плантималю – не нужно ли ему ещё чего-нибудь.
Должен признать – с Шепом уйма хлопот, но он такой милый. Я мысленно поправляю: оно милое.
Я почему-то останавливаюсь на детской передаче с танцующей малышней и куклами. Крошечная каюта заполняется детским смехом, и мы с Шепом слушаем. На меня накатывают воспоминания о других детях в другое время и в другом месте.
Время от времени я слышал, как в других палатах родственники навещали молодых мам. За громким визгом детей раздавались наставления взрослых:
– Ш-ш-ш... Маме нужно отдохнуть.
– Осторожнее с новой сестренкой.
– Придерживай головку, помни, что надо придерживать головку!
Слышать эти счастливые голоса было пыткой. Я два дня не смыкая глаз курсировал в родильном доме между палатой Шерил и отделением интенсивной терапии новорожденных. Родители Шерил и мои всё уговаривали меня вздремнуть. Но я просто не мог. Каждый раз, когда я закрывал глаза, меня будило воспоминание о первом взгляде на Джоуи. Во время родов я стоял возле Шерил и держал её за руку, поэтому увидел ребенка, только когда медсестры перенесли его на стол, чтобы измерить и перерезать пуповину. Медсестры держались как-то напряжённо, а врачи шептались.
Сначала я увидел прелестные маленькие ножки с чудесными крохотными пальчиками, подергивающиеся ручки с крепко сжатыми десятью пальцами – и только потом голову. Я никогда этого не забуду, хотя, видит Господь, старался.
Глаза как в старом мультфильме про инопланетян и выпуклая кошмарная хрень на макушке.
При виде сына меня сначала охватил ужас. Затем отвращение. А потом захотелось бежать из палаты без оглядки, и никто не знает, как я был близок к тому, чтобы уступить этому порыву.
Я ненавидел себя.
В голове снова и снова прокручивались слова врача:
– Мистер Карр, у вашего сына анэнцефалия. Мне жаль.
Остальная часть её речи потерялась в тумане, я помню лишь обрывки:
– ...нервная трубка не закрылась... коры головного мозга нет... мы не знаем, почему так происходит... сейчас это такая редкость... обычно выявляется при пренатальном скрининге на начальных стадиях, и можно принять решение... разум отсутствует полностью... может, несколько дней или даже часов...
– Почему мне не показывают моего малыша? – всё сильнее волновалась Шерил. – Что с ним не так?
К ней привели врача всё рассказать. Потом, когда персонал покинул палату, чтобы оставить нас вдвоём, мы стиснули друг друга как утопающие. И разрыдались, не в силах остановиться. Потом Шерил позвала медсестру.
– Я хочу его увидеть.
Она говорила твёрдо, чеканя каждое слово.
Медсестра с Шерил пристально посмотрели друг другу в глаза. Медсестра кивнула и вышла.
Джоуи вкатили и подали матери. Она осторожно взяла его. Ему надели шлем, чтобы защитить обнаженные ткани черепа. Его глаза были закрыты, он казался таким крошечным.
Я посмотрел на Шерил. В ее глазах не было ни ужаса, ни отвращения.
– Он дышит, – сказала она.
Она говорила спокойно. Я понимал, чего ей это стоило, но она не дала врачам повода унести ребенка.
– Функций ствола мозга достаточно, чтобы регулировать сердцебиение и дыхание, – сказала врач и очень мягко добавила: – Он ничего не чувствует. Никакой боли. Он не страдает.
– Мой сын жив, – решительно заявила Шерил.
Врач промолчала.
– Мой сын жив! – повторила Шерил.
– Только взгляни на Шепа! – зовет Шерил. – Он такой оживленный!
Я плетусь в гостиную. Хочется кофе.
Взволнованная Шерил кивает на плантималя. Я смотрю и ахаю.
За ночь его пульсирующие доли треснули, как яичная скорлупа, и из них вылупилось создание сантиметров двадцать длиной: две голубоватые ручки с десятью крохотными бледно-зелеными пальчиками и две голубоватые ножки с десятью пальчиками, а сверху маленькая зелёная голова с едва намеченным носом, ртом, ушами, копна мягких похожих на траву волос и пара ещё не прорезавшихся глаз.
– Это чудо! – с благоговением говорит Шерил.
Вспоминаю, что говорил Дэйв: «Если они растут рядом с другими растениями, со временем перенимают их форму».
Другие растения – это мы.
Грудь Шепа вздымается и опадает, как это было и с его долями. Ручки и ножки подергиваются, а головка поворачивается из стороны в сторону.
Я выхожу из гостиной, прежде чем Шерил успевает что-нибудь сказать.
Мы уселись, и больничный юрист закрыл дверь. Неспроста прислали его, а не доктора.
– Мистер и миссис Карр, буду откровенен. С точки зрения закона больница не обязана поддерживать жизнь вашего сына.
– Конечно же обязана, – возразила Шерил. – Мой сын дышит и шевелится, если к нему прикоснуться.
– Это непроизвольные рефлексы. Юридическое определение смерти подразумевает необратимое прекращение высших мозговых функций – основы личности. А у вашего сына никогда не было и не будет высших мозговых функций.
Я знал, что он прав. Определение, которое он процитировал, было из громкого дела, что рассматривалось пару десятилетий назад в Высшем Всемирном Суде по правам человека. Вроде того, что никто не обязан поддерживать жизнь у пациентов в необратимом вегетативном состоянии. Дефицит ресурсов и общественная необходимость изменить формулировку смерти мозга на более гуманную и всё такое. В те годы по этому вопросу велись долгие дебаты, но потом люди согласились.
– Да как вы смеете говорить, что мой сын не личность! – ощетинилась Шерил. – Он улыбается, если погладить его по лицу.
Юрист сложил руки на груди. Я видел, как ему не нравится этот разговор. Думаю, он старался сделать всё как положено. Я сам всегда поступаю так же.
– Врачи говорят, что у Джоуи полностью отсутствуют слух, зрение, обоняние и осязание. Он не может испытывать никаких эмоций. У него нет и никогда не было сознания.
– Значит, врачи ошибаются.
– Могу сослаться на исследования. Медики сходятся на том, что это непоправимо.
– Зачем мне исследования, если я вижу его собственными глазами. Он понимает, кто я! Он реагирует, когда я ему пою.
Юрист посмотрел на неё не без сочувствия.
– А вам не кажется, что вы видите то, что хотите видеть?
Шерил промолчала.
Я вспомнил, как держал Джоуи. Отвечал ли он на мою ласку? Как я его воспринимал – маленькой личностью или просто комком плоти? Честно говоря, не знаю. Я совсем запутался. Я не знал, люблю ли я своего сына, могу ли вообще его полюбить.
– Наш персонал работает денно и нощно, мистер Карр. Мы не можем вечно поддерживать жизнь вашего сына. На нашем попечении есть и другие дети. Когда приходится выбирать между живыми детьми и безнадёжными, мы должны следовать правилам. Их не просто так придумали.