— Григорий Макарович, говорите? — сказал он.
Берц, который набил полон рот, покосился на него и что-то пробурчал.
— Не помешаю? — уточнил Черемушкин.
— Пждитпрглчу, — промычал Берц и сдавленно улыбнулся.
— Да вы не торопитесь, — сказал Черемушкин. — Что было в той папке?
Берц зажевал быстрее, мощно проглотил и неожиданно икнул.
— Что в папке, что в папке, — проворчал он. — Специальная пыльца, метка. По запаху можно определить, какая это метка: черная или белая. Мне попалась белая.
— Ну да, ну да, — задумчиво сказал Черемушкин. — А черная, стало быть, смертный приговор.
— Это как водится, — согласился Берц и, внезапно повеселев, хлопнул Черемушкина по плечу. У того немедленно онемела рука.
— Как жизнь, коллега? — радушно спросил Берц. — Не ожидал, что встретимся. Значит, теперь бок о бок? Поразительно! Замечательно! Дай я тебя задушу в объятиях.
— Попозже, — сказал Черемушкин, выскальзывая у него между рук. — Мне ещё пожить охота.
Тем временем Дергунов хохмил с Небиросом, оба ржали, как кони, им мелодично вторила красавица Лера.
Нет, определенно эту Леру Черемушкин уже где-то видел…. Всплывала в памяти прекрасная Лилит, та самая, из саркофага, но как-то не хотелось себе в этом признаваться. Жуткое, неприятное совпадение.
Лера задержала на нем взгляд, что-то припоминая, потом улыбнулась. Улыбнулась именно ему, остолопу.
«Черт побери, — подумал он и скомандовал самому себе: — Не будь дураком. Вперед».
Очевидно, не он один сказал себе такое, Дергунов тоже устремился к рыжеволосой красотке. Итак, справа от неё оказался Черемушкин, а слева Дергунов.
— А скажите, пожалуйста, Лерочка, — первым произнес Дергунов. — Вы не в нашем доме живете? Что-то ваше лицо знакомо.
— Нет, — улыбаясь, ответила Лера.
— А где я вас мог видеть? — не унимался Дергунов.
— В ГУМе, должно быть, тут рядом.
— Вы работаете в ГУМе?
— Не слушайте его, — сказал Черемушкин, видя, что Лёшка берет бразды правления в свои руки. — Он старый оперативник, живо вас расколет. А как только расколет, вы будете ему неинтересны.
— Господин Черемушкин, я бы вас попросил не вмешиваться, — задрав подбородок, заявил Дергунов. — Да, я старый опытный оперативник, но вы ещё старше и ещё опытнее. То есть, вы настолько старше, что молодая девушка годится вам во внучки. Где это видано?
— Покормите Трезора, молодой человек, это по вашей части, — тряхнув причёской, посоветовал ему Черемушкин. — А мы с Лерой уж как-нибудь разберёмся, кто из нас дедушка, а кто бабушка.
Лера удивленно посмотрела на него.
— Нет, я, конечно, не против, — кашлянув, сказал Небирос. — Но Лера пришла в гости ко мне, а не к вам. Это вас не настораживает?
Черемушкин с Дергуновым переглянулись. В самом деле — что это вдруг нашло?
— Ладно, ладно, шучу, — Небирос миролюбиво поднял ладони. — Дело вовсе не в этом. Василий Артемьевич, вы не могли бы поспособствовать, Лере нужна работа в вашем офисе. Я вас убедительно прошу.
«Что это мы всё высоким штилем? — скучнея, подумал Черемушкин. — Двадцать первый век на дворе, вокруг мат-перемат, новые графья вперемежку с бомжами, разрыв в доходах сумасшедший, того и гляди крепостное право вернется».
— Вот если бы Мортимер приказал, — тихо сказал он, понимая, что не прав, что не стоит переть против рожна, себе же дороже выйдет, и тут же услышал явственное: «Приказываю. Это ценный кадр».
— Хорошо, — произнес Черемушкин. — Конечно, помогу.
— Умничка, — сказал Небирос и подмигнул ему, как бы говоря: ну что, парень, тебе все карты в руки…
Всё было чудесно, всё было прекрасно, Черемушкин сидел рядом с Лерой и угощал конфетами, а несчастный Лёшка, придавленный тяжелой рукой Берца, которую тот, дружески обняв Дергунова, положил ему на плечи, грустно смотрел по сторонам, избегая глядеть на расположившуюся напротив парочку. Порою Лера бросала на него томный взгляд, и Лёшке хотелось выть.
— Однако, — спохватился Черемушкин, взглянув на часы. — Первый час, завтра рано вставать.
Шепнул Лере: «Я вас провожу».
— Я на машине, — ответила она.
— Вот до неё и провожу, — сказал он.
Во дворе было темно, тусклые фонари освещали подъезды да дорожку, где-то неподалеку орала и гукала молодежь.
До машины оставалось метров десять, когда из кустов вынырнула темная бесформенная фигура и выстрелила Черемушкину в голову. Тот отпрянул, пуля ударила в левое плечо, рука тут же онемела. Выстрелить второй раз помешала метнувшаяся к незнакомцу Лера. Что она сделала, Черемушкин не разглядел, но фигура с утробным выдохом мешком осела на асфальт. От машины уже бежал, вот те раз, Ефим Борисович Разумович. Подбежав к незнакомцу, хватил по темечку чугунным кулаком. Что-то хрустнуло.
— Полюбуйтесь, — сказал Разумович, отступая.
Черемушкин вгляделся. Мешала надвинутая на уши шляпа. Снял её, но не сразу узнал в мордатом, перепачканном грязью бомже Нинель Эвальдовну Коробченко.
— Моя вина, — пробормотал Разумович, взваливая безвольную тушу себе на плечи. — Не уследил.
Поместив Коробченко в багажник черного Вольво, распахнул заднюю дверь перед Лерой.
— Ваша? — полюбопытствовал Черемушкин.
— Папина, — ответила Лера. — Ефим Борисович согласился сегодня быть моим водителем. Вы, кстати, знакомы?
— Как видите, — промямлил Черемушкин, боясь притронуться к ноющему плечу. — По-моему, тут все друг с другом знакомы, — и обратился к Разумовичу: — Вы сбросите Коробченко с моста?
— Не мешало бы, — ответил тот. — Но этим её не убьешь, а она охотится за вами, Василий Артемьевич. Лучше отвезу на Объект, оттуда не удерет. Кстати, стреляла она вот из этого.
И протянул Черемушкину длинноствольный револьвер.
Глава 29. Я тебе покажу уфолога, грамотей
После полуночи рука разнылась не на шутку, Мортимер прислал Саврасова.
В лаборатории два биоробота поместили раздетого по пояс Черемушкина на холодный, как лед, никелированный стол. Василий немедленно начал дрожать.
— Стало быть, нашелся револьвер-то? — сказал Мортимер, подходя.
Был он в белом халате, чепчике, с повязкой на лице, в руке держал устрашающего размера поблескивающий под софитами хирургический скальпель.
— Резать будете? — проблеял Черемушкин.
— Именно что резать, — сухо ответил Мортимер. — Чтоб неповадно было.
— Тогда не тяните, — сказал Черемушкин, закрывая глаза. — А что неповадно-то?
— С мертвяками втихаря общаться, — пояснил Мортимер, обрабатывая черную рану спиртом. — Бдительность терять. Только не говори мне, что ты эту Коробченко в темноте не разглядел.
— Хоть бы усыпили, — шипя от боли, сквозь зубы процедил Черемушкин.
— Ладно, ладно, не дрожи, — сказал Мортимер. — Сейчас всё уймется.
И правда, пару секунд спустя боль утихла.
— На твоем месте должен был быть Дергунов, — произнес Мортимер, отсекая скальпелем омертвевшую ткань. Делал он это споро, умело. — А оказался ты. Хитрая баба, вычислила, кто из вас главный, кто приказывал.
— Мне от этого не легче, — отозвался Черемушкин.
— Стреляла в голову, с двух шагов, — сказал Мортимер. — Не человек, киборг. Они не промахиваются.
— Повезло? — предположил Черемушкин.
— Да нет, — ответил Мортимер. — Кое-чему ты всё-таки в этой лаборатории нахватался. Той ночью, помнишь?
— Не помню.
— Ладно, всему своё время, — сказал Мортимер, вытаскивая пинцетом серую мятую пулю и разглядывая её. Фыркнул вдруг. — Ничего лучшего придумать не смогла, история повторяется. Левое плечо, отравленная пуля, тоже мне Каплан нашлась. Кстати, где револьвер?
— Дома, — ответил Черемушкин.
— Учти, что пули отравлены.
— Чем? — немедленно спросил Черемушкин.
— Рицином, как у Каплан. Это побочный продукт во время переработки клещёвины в касторовое масло. Вроде бы, заурядная операция, но следует учесть, что рицин намного токсичнее цианистого калия.
— И что теперь делать? — спросил Черемушкин, которого вдруг бросило в холодный пот, затошнило, перед глазами поплыло и сделалось невыносимо муторно.