Пока в этом маленьком тельце не удавалось найти ни намека на антивещество, его будто и не было. Загадка раскрылась лишь после того, как Мортимер поместил волосатого гномика в портативный расщепитель — устройство довольно маломощное, но способное разъять предмет на атомы, а потом собрать его вновь. Всё тайное при этом становилось явным, но восстановление прежних качеств не гарантировалось.
Мортимер собрался нажать на кнопку, а волосатик вдруг заговорил. У него появились лицо, рот, глаза, над глазами брови. Лицо было гневное, голос задиристый.
А то как же, ведь он был не просто так, не какая-то там кукла, которую можно безнаказанно расщеплять. Корни его крылись глубоко в веках, он долго пребывал в спящем состоянии в останках могучего мудрого Змея, Пращура, Самаэля, захороненного на острове Барсакельмес, и проснулся от грубого вмешательства людей. И Небирос, который был собран по частям, обязан был носить в себе эту частичку Самаэля, этот древний ген.
— Стоп, — сказал Мортимер, после чего связался с Разумовичем, который неподвижно, как истукан, сидел в своей «Оке», ожидая Семендяева у его конторы в Тамбове.
Слово «связался» нужно понимать так, что его прозрачный двойник возник в «Оке» рядом с Разумовичем, заставив того выйти из приятного оцепенения.
— В захоронении на Барсакельмесе имелись останки Самаэля? — без вступлений спросил Мортимер.
— Не заметил, — ответил Разумович невозмутимо.
— А если подумать?
Разумович молчал пару секунд, потом сказал:
— Рядом с саркофагом были крупные кости, я их выбросил в отвал, чтоб не мешались. Может, это?
— Кто-нибудь ещё видел?
— Был град, остальные сидели в машине, — ответил Разумович. — А что?
— Самаэля придется освободить, — пробормотал Мортимер и растворился в воздухе.
— Извини, друг, — сказал он волосатику. — Не за того приняли. Тебя как звать-то?
Начал бережно высвобождать его, запутанного в тугие постромки, из расщепителя.
— Имени не имею, поскольку малая часть великого, — ответил волосатик.
— Значит, искал Небироса, а нашел мертвяка, — сказал Мортимер, вынимая волосатика из постромков и ставя на пол. — Это мертвяк тебя надоумил, что ты эктоплазма?
— Это я его надоумил, — гордо ответил волосатый человечек.
Мортимер внимательно посмотрел на него и увидел то, чего раньше не замечал — эта малая часть великого понемногу превращалось в сознательное существо. А раз так, можно было без всяких глупых допросов проследить все этапы его передвижения: от пробуждения в сырой стылой могиле до настоящего момента…
Руки-лопаты Разумовича, вгрызаясь во влажную почву, безжалостно дробят полуистлевшую берцовую кость Самаэля, остатки кости вперемежку с землей летят в отвал. Спускаясь к саркофагу по пологому отвалу, Черемушкин наступает на проступившее наружу месиво из костяных крошек, часть из них прилипает к ребрам на подошве его ботинок и благополучно переезжает в Москву на улицу Серафимовича дом 2. Грязные ботинки, которые никто не удосуживается помыть, какое-то время стоят в коридоре под вешалкой, пока в квартире не появляется призрак Дениса. Именно мертвяк Денис, почуяв, что с ботинками что-то неладно, улучил момент и соскоблил крошки себе в карман. Что он с ними делает в своем потустороннем мире — не совсем ясно, да и не важно, главное, что происходит возрождение. Возрождение происходит бурно, получившееся создание привязывается к Денису, как к мамке, врёт, что оно — эктоплазма, правды не говорит, но что-то пока неясное влечет её в дом на набережной. Не к Черемушкину, нет. Далее этот случай с посещением Черемушкина и Мусатова, когда «эктоплазма» вслед за Денисом вываливается из окна и «разбивается» вдребезги. Это уже на публику, чтобы поужаснее. Денис переносит её на «болото», куда устремились все призраки, все привидения — там хорошо, там тепло, там как дома, — а по дороге объясняет, что тянет её к Небиросу, они одного поля ягода. А вскорости сам Небирос появляется на болоте.
Примерно так…
— Ладно, — сказал Мортимер. — Не будем противиться естественному. Но как Самаэль оказался в могиле Лилит?
— Очень просто, — ответил волосатый человечек. — Перезахоронили титаны. От греха подальше и поближе к любимой. Они же поставили духов древних воинов охранять захоронение.
Глава 35. Войско у меня многонациональное
Между тем, наступил сентябрь, и сразу стало серо, сумрачно, дождливо. Настроение было под стать.
Всё-то у Лёшки Дергунова не ладилось, особенно в личной жизни. Не было её, личной жизни. У других, скажем у Васьки Черемушкина или даже у здоровенного лоботряса и оптимиста Небироса, была, а у него, у Лёшки, не было. Зато было много дурной работы, как вот сегодня, когда с ночи ещё зарядил мелкий противный дождь.
С утра вызвал Черемушкин и сказал этак бодренько:
— Что, Алексей, соскучился по настоящему делу? Вижу — соскучился. Прямо сейчас всё бросай, поедешь в Казахстан на остров Барсакельмес.
— Спасибо, обрадовал, — кисло отозвался Дергунов. — Своим ходом, как тогда в Невель?
— Сейчас у нас другое время, другая техника, — задиристо подмигивая, произнес Черемушкин. — Саврасов подкинет, никакой тебе границы, никакой таможни. Угадай, кто ещё будет?
— Наверное, ты. Ты же у нас туда ездил. Что-нибудь забыл доделать?
Сказал и тут же пожалел об этом.
Лицо у Черемушкина вытянулось, вся доброта слетела, как мишура, бровки насупились, губки сделались гузкой.
— Поедут с тобой Менанж и Фазаролли, вместе будете искать, чтобы ничего не пропустить, — процедил Черемушкин. — Разумович будет рыть, а вы втроем искать.
— Что искать-то? — миролюбиво спросил Дергунов, понимая, что перегнул палку, нельзя так с начальником.
— Кости, — ответил Черемушкин. — У Менанжа с Фазаролли в чипах записана спецпрограмма, чтобы всё было тютелька в тютельку, в смысле чтобы лишнего не прихватить, но и требуемого не упустить. Дело архиважное, Лёха. Выполнишь — орден обеспечен. И премия.
— Ясно, — сказал Дергунов. — А зачем там я? Люди Мортимера и я. Непонятно.
— Мортимер попросил, — произнес Черемушкин, вновь добрея. — Ты главный, это особое доверие…
На Барсакельмесе ещё было лето: тепло, сухо, вот разве что ветер, от которого глаза щиплет.
Разумович безошибочно показал на оставленный им с прошлого раза курган, который вполовину уменьшился, но пока ещё был виден. Менанж с Фазаролли, побродив вокруг кургана, установили радиус поисков. Он составлял 20 метров, итого Разумовичу предстояло вырыть яму диаметром 40 метров.
«Ничего себе раскопочки», — подумал Дергунов, понимая, что одним днем тут не обойдешься, но когда Разумович принялся за работу, ловко и быстро вгрызаясь своими ладонями-лопатами в сухой грунт, он уже так не думал.
На сей раз землекоп был более осторожен, заслышав хруст звал Менанжа или Фазаролли, которые сверялись с информацией во встроенном чипе, безошибочно определяя нужная это кость или не нужная и вообще — кость ли это. Найденное скрупулезные помощники Куратора аккуратно раскладывали на широченном парусиновом полотнище.
Надо сказать, что помощников этих Дергунов последний раз видел… пожалуй что и не вспомнишь, когда это было. Тогда они были в кепочках, которые приросли к башке, не снимались напрочь, а теперь без кепок, с пышными прическами, Менанж блондин, Фазаролли брюнет. Изменились ребятки в лучшую сторону, не плевали направо-налево, не хамили, не лезли чуть что в драку.
Однако и внимания Дергунову не оказывали никакого, обходились без него. Поначалу он обрадовался, больно-то и не хотелось ковыряться в чьих-то останках, сел себе в машину, потом вспомнил, что он старший, выскочил наружу, подбежал к солидной уже яме, по дну которой ходили помощники. Тут же как по заказу молнией пронзила мысль об ордене, о премии. За так ведь не дадут, помощники непременно капнут, что ничего не делал. Твердо вознамерился слезть вниз, но в этот момент Саврасов громко, сложив ладони рупором, проорал: «Ахтунг, на горизонте противник».