Глава 13. Диссертация
Между прочим, наговаривал на себя товарищ Степанов. Был он немногословен, задание понимал с полуслова, кипы тяжеленной бумаги из шкафа на стол и обратно перетаскивал только так, а текст на компьютере набивал с такой скоростью, что от клавиш несло горелым. Пока, скажем, Мусатов сканировал одну несчастную фотографию, Степанов шутя набирал пару страниц текста.
— Это где же ты, Серега, так насобачился? — спросил у него Мусатов, понимая, что уже завтра-послезавтра диссертация будет полностью оформлена.
— Не знаю, — пожав плечами, ответил Степанов. — Как-то само собой получается.
Откуда ему, бывшему спортсмену и охраннику, было знать, что в ИИИ города Знаменска профессии учат за пятнадцать минут. Достаточно лишь в кабинете с белой мебелью и белыми стенами прилечь на кушетку и, как предлагает симпатичная улыбчивая докторша, на минуту закрыть глаза.
Мусатов ошибся, диссертация была полностью готова уже к вечеру. Больше того, Берендеев помог с переплетом, так что получилась прекрасная книга в кожаной обложке.
Дальнейшее продвижение диссертации взял на себя Мортимер. Ну уж тут, извольте не беспокоиться, все заинтересованные лица забегали, как наскипидаренные. Тут же независимыми экспертами была проведена экспертиза, по экспертизе сделано заключение, в котором подчеркивалась несомненная новизна и практическая значимость представленной работы. Далее, как положено, диссертация была предоставлена в Диссертационный Совет и так далее, и тому подобное. Самое интересное, что защита была назначена на третий день после подачи, и ни у кого даже сомнений не возникло, что так нельзя. Как так нельзя? Можно. НУЖНО!
На защите в родной Дубне смущенный до нервной икоты Мусатов только рот открывал, а его озвучивал сидевший в отдельной комнате московский диктор. Успех был оглушительный, хотя никто так и не понял, какой прок издыхающему народному хозяйству от вонючего, кишащего привидениями болота. В чем, так сказать, практическая значимость?
Тем не менее, были долгие продолжительные аплодисменты, поздравления и, естественно, широкое русское застолье с текилой, виски, мартини и водкой. На закуску были агно де ле персиль, айоли в тартальетках, бон фам, буйабез, естественно баллотин, масса баллотина, а также креп де омар, консоме, даже нусет де шеврей и так далее, и тому подобное. Все остались довольны.
Утром заинтересованные лица, те, которые для ускорения вынимали палки из колес, кинулись проверять свои счета, а там, как обещано, евро и доллары. Много. Побольше бы таких диссертантов…
Вернемся, однако, к Коробченко. Волк в ней к счастью не проснулся, но проснулось странное ощущение, что в этом же изоляторе, где-то рядом находится парочка до боли родненьких людей. Последним таким родненьким был Сердюк, но всё же не таким родненьким, как эти.
Заметалась по тесной комнате, принялась дергать дверь, но та была на запоре. Раньше бы она просто вышибла её, но теперь совесть не позволяла. Кто-то ведь ставил сюда эту несчастную дверь, применял смекалку, сноровку, чтобы стояла ровно, не скрежетала по полу, когда открываешь.
Она стала звать, тоненько так, негромко, деликатно.
Подошел некто, приволакивающий ноги, будто тащил за собой по полу тяжелый мешок, открыл дверь ключом. Этот некто был высокий и толстый в наглухо застегнутом коричневом кожаном плаще. Всё бы ничего, но башка у него была змеиная, а на корявых пальцах росли коричневые когти.
— Ах, — сказала Коробченко и потеряла сознание.
— До чего же ты кисейная, — сдавленно пробубнил Шарк-Шарк, а это был именно он. — Докладывали, что бабец крутая, чем не боевой зам, и на тебе, одномоментно скуксилась. Я, чай, не железный, мне тоже отпуск положен.
Говорить нормально не позволяла особая форма связок, которым сподручнее было издавать змеиный шип.
Коробченко открыла глаза, увидела Шарка и вознамерилась было снова грохнуться в обморок, но он шутя поставил её на ноги.
— Короче, — стараясь не шипеть, сказал он. — Или пойдешь ко мне замом, или сидеть тут тебе до морковкина заговенья.
— Что за работа? — потупясь, спросила она.
— О! — сказал он. — Уже прогресс. У меня Галерея, типа музея, в котором ты работала. Нравился тебе музей?
— Очень, — Коробченко вздохнула.
— То же самое, только значительно интереснее, — с пафосом произнес Шарк-Шарк. — Соглашайся, мамзель, иначе сидеть тебе до морковкина заговенья.
Она подняла на него глаза, передернулась от отвращения и сказала:
— Уж лучше до заговенья.
— Да я тебя, — прошипел он, взяв её рукой за шею и приподняв над полом.
Силищи был, конечно, невероятной.
— Отставить, — сказали сзади.
Это был Небирос.
Шарк повернул голову и прошипел:
— Это ты там фельдмаршал, в прошлой жизни, а здесь ты просто Небирос. Отвали.
— А ты и там как был садистом, так здесь и остался, — усмехнулся Небирос. — Отпусти, говорю.
В голосе его появились металлические нотки.
Шарк разжал когти, Коробченко мешком свалилась на пол.
— Ну? — сказал Шарк, поворачиваясь к Небиросу. — Будем драться или как всегда труса праздновать?
— Конечно, труса праздновать, — ответил Небирос и в одно мгновение очутившись рядом с садистом, ребром ладони ударил его по мощной шее.
Нет, так монстра, у которого центр тяжести был ниже колен, было не свалить. Хотя тот и покачнулся.
Шарк махнул когтистой лапой, Небирос отпрянул, но всё равно стальной коготь задел щеку. Попади он чуть выше, и левого бы глаза как не бывало. Из рассеченной щеки брызнула кровь.
Небирос рассвирепел. Выхватив из воздуха верную саблю, рубанул Шарка наискось от шеи к поясу. Шарк начал разваливаться, но появившийся весьма некстати Мортимер подхватил сползающую часть с рукой и головой, прилепил к кровоточащему туловищу, которое пока ещё стояло на тумбообразных ногах, не падало, а для верности намотал сверху широкую липкую ленту.
— Зачем горячку-то пороть? — сказал он Небиросу. — Чуть что — шашкой махать. Помоги-ка.
Вдвоем они положили на подъехавшую хирургическую каталку тяжеленное безвольное тело.
— В бокс, — скомандовал Мортимер, и каталка самостоятельно поехала в бокс.
— Это же подонок, — сказал Небирос, промокая платком быстро заживающую рану на щеке.
— Я согласен, что Шарк подонок, — Мортимер наклонился к хрипящей Коробченко и длинными пальцами помассировал её распухшее горло. Коробченко моментально перестала хрипеть, оглушительно чихнула и села.
— Простите, господа, — пробормотала она сконфуженно. — Я нечаянно. Я, наверное, пойду.
Мортимер жестом показал, чтобы осталась, после чего сказал:
— Но лучше Шарка мы пока не найдем. Не то время. Либерал на этом месте всё испортит, всех морально распустит, а коммунист начнет всех без разбору вешать, как контру. По согласованию с профсоюзом. Кстати, как ты, дружище, — повернулся к Небиросу, — насчет того, чтобы организовать в Знаменске профсоюз? Это опять входит в моду.
— Куда-то нас, по-моему, заносит, — ответил Небирос. — Нам ещё профсоюза не хватало.
— А Нинель Эвальдовну попросить его возглавить, — на полном серьезе гнул своё Мортимер. — А, Нинель Эвальдовна? Вы как насчет этого предложения?
— Ой, да ну вас, — зарделась Коробченко.
— И на первом же профсоюзном собрании осудить садиста Шарка за нанесенное вам, Нинель Эвальдовна, увечье. Заклеймить позором.
Глава 14. Управляющий вирус
— Какое увечье? — не поняла Коробченко.
— Он же вам горло сломал, — невинно ответил Мортимер.
— Ах!
— Ладно, ладно, шучу, — сказал Мортимер. — Есть у нас задумка, что вы очень пригодитесь в Волшебном лесу. Руководить им будет некто Дергунов, а вы будете его заместителем.
— И где этот лес? — спросила Коробченко, у которой загорелись глаза.
— Тут неподалеку.
— Постойте, постойте, — Нинель Эвальдовна потерла лоб. — Уж не тот ли это Дергунов, который свистнул активатор? А в придачу Трезора?
— Он действовал по моему заданию, — объяснил Мортимер. — И в помощь я вам дам двух очень сообразительных хлопцев. Они вам очень понравятся, вас будет мистическим образом тянуть друг к другу.
— Как вы думаете, коллега? — обратился он к Небиросу.