Дергунов оседлал свой верный велик — и к поселку.
Злющий пес учуял его издалека, но гавкнул всего лишь разок, для приличия. А когда Лёшка подъехал, перемахнул через ворота и, поскуливая, кинулся навстречу, повалил вместе с велосипедом.
— Трезор, — сказал Дергунов. — Я тоже тебе рад, но дай подняться.
А из калитки к нему уже спешили Васька с Лерой.
— Кто бы это, думаю, тут у нас появился? — говорил Дергунов, поднимаясь. — Оказывается, вот кто.
— Пошли, посмотришь, как устроились, — радушно предложил Черемушкин, оттирая ластившегося к Дергунову Трезора. — Три этажа, старик, с мебелью, всё задаром. Тебе, поди, тоже дадут.
— Дадут, — охотно согласился Дергунов. — Потом догонят и ещё дадут. Вы здесь ночуете?
— Пожалуй.
— Тогда вечером. Не против? Да, кстати. Иеремию помнишь?
— Помню, — без особой радости ответил Черемушкин.
— Конечно, не против, — сказала Лера.
— Ребяток чуть не сгноили в Галерее, — продолжил Дергунов. — И помог им, не поверите, Шарк-Шарк. Сейчас живут в клинике. На птичьих правах. Я, кстати, тоже в общаге. И Семендяев.
— На что намекаешь, приятель? — спросил Черемушкин. — Я же не виноват, что у нас семья.
Получилось суховато.
— Совсем забыл. Пожалуй, вечером не получится, — Дергунов засобирался, начал поднимать свой велик, который валялся на обочине.
Трезор понял, что с ним играют, резво подскакал, да не подрассчитал. Оба кубарем покатились в кусты…
— Кто такой Иеремия? — спросила Лера.
Они ехали вдоль поблескивающего под солнцем водоёма. Ехали молча, потому что Лера не хотела разговаривать, а тут вдруг заговорила.
— Обращённый, — ответил Черемушкин. — В самом ещё начале, когда Семендяев кинул нас с Лёшкой на Объект, помог нам. Второй раз я его увидел уже в клетке в Галерее. Раздвоенного.
— Что такое обращённый? — спросила Лера.
— Интересный вопрос, — сказал Черемушкин, который сам толком не знал, что это такое. Обращённый и обращённый, так назвали, а кто назвал, почему назвал? Так принято, так здесь говорят. И вдруг в голове его сами собой начали возникать слова, которые складывались в предложения, и он начал послушно повторять:
— По словарю обращённый — это тот, кто принял иную веру. Но здесь немного не так, тут скорее всего имеется в виду тот, кто вводится в обращение. Как, например, новый рубль. Короче, обращённый — это абориген, биоорганизм, коренной житель Объекта. В один момент они, эти аборигены, начали со страшной скоростью мутировать, вымирать. Мортимер упрятал их всех в Галерею, там особая атмосфера и они вроде не так мрут. То есть, спас. Назвал экспонатами, хотя какие они экспонаты. С их точки зрения он изверг.
— А ты как думаешь?
— Какой же он изверг, если спас? — ответил Черемушкин. — Биороботы протягивают ножки много чаще, именно их пускают на переработку. Обращённых тоже пускают, но гораздо реже. Что их, хоронить, что ли?
— Уймись, — сказала Лера. — Куда это тебя понесло?
— Сама же спросила, — отозвался Черемушкин. — Кстати, гении, о которых плачется Лаптев, тоже обращённые. В них была внедрена уникальность первоисточника, каким образом — не знаю. Это, я думаю, их и погубило. Гениальность дается Богом, и даётся человеку, а не искусственному созданию, у которого нет души.
Всё, отпустило. Вот она — цена тех пяти минут в белом кожаном кресле. Мортимер зацепил крепко, может даже чип вставил. Теперь диктует.
— Вспомнила, — сказала Лера. — То-то, думаю, имя знакомое. Это Денис говорил про Иеремию. Просил, если можно, похлопотать, потому что он сможет меня вылечить.
— Дениса только слушать, — усмехнулся Черемушкин. — От чего вылечить-то?
Он нарочно держался бодрячком, чтобы Лера себя не загоняла в тупик.
— Понятия не имею, — пожав плечами, сказала Лера. — Хорошо, а кто такой Шарк-Шарк?
— Директор Галереи, в которой в клетках сидят обращённые, — ответил Черемушкин. — Зачем сидят — не знаю, может, за их исходом кто-то наблюдает. Какие-нибудь учёные. Ученые ведь любят наблюдать за кроликами, обезьянами, а тут почти что люди. Шарк-Шарк следит, чтобы обращённые не сбежали, хотя куда им бежать — вне Объекта они мгновенно самоуничтожатся.
— Почему?
— Так устроен Объект, — сказал Черемушкин. — Ну, всё, приехали.
Лаптев их ждал. Признался, что давненько не чувствовал такого прилива сил. Почему, спрашивается? Потому что впереди появился просвет.
— Между прочим, — сказал Лаптев, — до вас тут побывала Егоровна. Уж так ругалась, так ругалась. Её с вашей, Василий, подписью, во всех инстанциях послали куда подальше.
— Что-то все эти Егоровны напрочь отшибают всякую охоту двигать культуру, — ответил Черемушкин. — Наверное, я погорячился.
— Нет, нет, — воскликнул Лаптев. — Только честный и порядочный человек сможет нам помочь. Крепитесь, мы с вами.
Лера фыркнула, но тихонечко, незаметно.
— Набросайте проект плана, — сказал Черемушкин. — А мы тем временем к Мортимеру.
— Давайте вместе набросаем, — возразил Лаптев. — А потом с этим проектом к Мортимеру. Так логичнее.
— Нет, нет, — сказал Черемушкин. — Финансы всегда впереди любого проекта…
Мортимер-директор как всегда был на месте.
— Очень, очень рад, — сказал Мортимер. — Присаживайтесь, голубчики. Как жильё — хорошо?
— Хорошо-то хорошо, — ответил Черемушкин. — Вот только Лёшка Дергунов ютится в общаге, заслуженный генерал Семендяев — там же, а мы, как баре, в царских хоромах.
— Так отдайте хоромы Лёшке или генералу, — не моргнув глазом, произнес Мортимер. — Я не возражаю.
— Э-э, — протянул Черемушкин. — Ну, я не знаю.
— А ты что скажешь, красавица? — обратился Мортимер к Лере.
— Там полно таких же особняков, — ответила Лера. — На всех хватит.
— Вот именно, — Мортимер выскочил из-за стола и принялся ходить туда-сюда, сунув правую руку в брюки и энергично жестикулируя левой. — Вот именно, рыжая ты моя умница. Раздарить нажитое — дело нехитрое, пусть даже нажитое досталось даром. Учти, Василий, ничто в этом меркантильном мире просто так не дается, за всё нужно заплатить свою цену. Может, этот дом заменит вам Москву, как знать. Велика цена? Несомненно.
— Э, нет, — возразил Черемушкин. — С какой стати? Да чтоб он провалился, этот особняк.
— Вот, пожалуйста, — Мортимер воззрился на Леру. — А твоё мнение?
— Не знаю. Не хотелось бы из Москвы-то. Здесь будет скучно.
— Я сказал: может, заменит, — Мортимер перевел взгляд на Черемушкина. — А, может, и не заменит. Всё зависит от вас двоих. Впрочем, не только от вас.
Темнил он что-то.
— Есть такой Лаптев, писатель, — сказал Черемушкин, меняя тему. — Молодой, толковый. Запросто может потянуть культуру.
Мортимер пожал плечами и сел в свое кресло. Зачем-то надел черные очки. Через пару секунд снял их, поморгал и печально посмотрел на Черемушкина.
— Я говорю: вот бы кого сделать вашим замом по культуре, — продолжал Черемушкин. — С хорошим окладом. А мне, если честно, не потянуть, не моё это.
— Я не спорю, — произнес Мортимер. — Скажи ему, что будет твоим замом, оклад назначишь сам.
Помолчал и вдруг хитро улыбнулся.
— А ведь мы победили, — сказал он. — К нам идут большие деньги. Не сегодня-завтра нагрянет представительная делегация. Так что, сидите, ребятки, в своей трехэтажной лачуге и не рыпайтесь. Свободны.
Ребятки потянулись на выход.
— Лера, — негромко сказал Мортимер. — Задержись на пару секунд. А ты, Василий, иди себе, иди. Внизу подождешь.
Глава 36. Женщина — мечта
— Ты у меня что-то хотела спросить, — произнес Мортимер.
Ишь, догадливый.
— Почему вы выбрали Васю? — сказала Лера.
— Потому что остальные хлебные места заняты, — ответил Мортимер. — Потому что он ничего не умеет, только таскать папочку и звонить по телефону. Как, впрочем, все вы, сапиенсы. Ничего, научится, это не блоху подковывать. Лаптев поможет, он способный. А ещё Василий был первым, кому я показал Объект в изначальном, метафизическом виде. Первым и последним. Между прочим, в той экскурсии Вася встретил тебя.
— Но это же Васина экскурсия, не моя, — улыбнулась Лера, показав ровные белые зубы.