— И где же ты, Гриша, всё это надыбал? — с изумлением спросил Тарнеголет. — Это первый вопрос. А второй: если надыбал, то зачем держишь в кабинете? Ты же чиновник. Это неаккуратно, Гриша.
Подошел к напольным часам Говард Миллер в корпусе из виндзорской вишни, погладил изящную резьбу, прислушался, склонив голову, к размеренному тиканью, постучал пальцем по блестящему стеклу и спросил:
— Бронированное?
— Ну, что вы, Зиновий Захарович, — сказал Берц, подходя. — Всего лишь сапфировое. Кстати, корпус из шестнадцати пород древесины, циферблат медный полированный, цифры тоже медные. Все вставки из серебра. Вот этот механизм над циферблатом показывает фазы луны. Маятник тоже медный…
— Просто замечательно, — остановил его Тарнеголет. — И сколько же это чудо стоит?
— Уж и не помню, — поскромничал Берц. — Где-то под 800 тысяч.
— Хорош чиновник, — одобрил Тарнеголет. — В Китае бы тебя только за часы расстреляли.
— Да уж, — расцвел Берц. — Вы не видели, что у меня в сейфе.
— И что у тебя в сейфе?
— Печатный станок, — ответил Берц и расхохотался. — Всю эту роскошь я поставил только для вас, чтобы вам было приятно. Мне-то она ни к чему. Хотите, будет скромно, как в казарме? Хотите?
Тарнеголет хмыкнул и сказал:
— Ну, хочу.
— Закройте глаза, — попросил Берц. — И раз, и два, и три. А теперь откройте.
Тарнеголет открыл, в кабинете было пусто и страшно неуютно.
— Ну да, — сказал Тарнеголет. — Раз уж каменную гаргулью оживил, то это-то тебе что два пальца облизать.
— Знакомая формулировочка, — отозвался Берц.
— Надеюсь, золотые яйца настоящие? — Тернеголет огляделся. — Слушай, верни как было, а то зубы сводит от нищеты.
— Есть, товарищ командир, — сказал Берц. — Опять же закройте глаза. А яйца, кстати, самые настоящие. Думаете — это крашеное дерево? Готово, открывайте.
В самом деле, всё вернулось, будто вовсе не исчезало. Тарнеголет нервно сглотнул.
— Боржомчику? — тут же предложил Берц.
— И ты туда же, — сказал Тарнеголет. — Откуда вы всё знаете?
— Профессия такая, — ответил Берц, ловко, пальцами, открывая закупоренную бутылку. — Вот вы говорите — Олег Павлович вам Леру навязывает. Во-первых, не навязывает, а предлагает, как человека с очень хорошим вкусом и хорошей родословной. Во-вторых, вы её не видели. Увидите, будете тащиться.
— Уговорил, — сказал Тарнеголет, беря стакан, наполовину наполненный пузырящейся жидкостью. — Что за человек этот Олег Павлович Мортимер? Очень уж говорлив.
— Это он с вами такой, — ответил Берц. — На самом деле, он может с тобой пообщаться, не открывая рта, и ты его запросто понимаешь. Иной раз задумываешься — а человек ли он? Да вы пейте, пейте, выдыхается же.
— Вот даже как, не человек, — сказал Тарнеголет, отпивая. — Может, в этом разгадка? При вашей чудовищной коррупции без госпомощи вытащить из грязи занюханный секретный объект — это действительно может сделать только пришелец.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
Глава 1. Сыпь всё
Действуя от имени импортного олигарха, Мортимер быстро выкупил у южан приобретенные ими активы. По близким к московским ценам, но всё же не по московским. Ему помогали биороботы самого бандитского вида со страшенными бицепсами и чугунными челюстями. Стоило такому бандюге посмотреть на ростовщика своими оловянными глазками, как тот, сам далеко не маленький и крутой до омерзения, моментально сдавался.
Следующим маневром была депортация южан из города, что желтой прессой было немедленно раздуто до вселенских масштабов. Тут же последовало осуждение данного шага представителями Евросоюза, а железобетонная Америка своим решением аннулировала выселение, как противоречащее мировым стандартам, и потребовала выдачи Мортимера органам правосудия США.
Он, конечно, не поехал, так дело и заглохло.
Разумеется, в вопросе с южанами Мортимер мог бы действовать другими методами, более для себя привычными, когда человек со вздыбленными от ужаса волосами сам отдаёт награбленное, а затем с лошадиным топотом удирает. Этого делать было нельзя, всё должно было происходить в рамках закона. Депортация малость отступала от закона, южане сняли жилье и интенсивно осваивали местные рынки, заваливая город турецкими помидорами. Никаких правил они не нарушали, а то, что помидоры эти даже под густой белорусской сметаной оставались травой, не их вина. (Поэтому жители покупали только то, что произрастало в Волшебном лесу — свежее, сочное, неимоверно вкусное и очень дешевое).
Но торгаши были позавчерашним днем, ненужным спесивым балластом, городу требовались молодые гении, а они-то как раз были на подходе — те самые молодые ученые, которые слушали Мортимера на конференции в Праге.
Их было немного, человек пять со всего света, попавших в Прагу совершенно случайно, так как никакая это была не конференция, а сами знаете что, но лиха беда начало.
И их нужно было где-то на первых порах расселить. Затем расселить следующих, потом следующих, а Планзейгер между тем со страшной скоростью будет возводить очередные дома-дворцы, только успевай договариваться о новых землях. Короче, ужас что намечалось…
У Леры была ладанка, и младший Иеремия засыпал в нее содержимое кулечка и спрятал в укромное место на чердаке. Содержимое выглядело неаппетитно и пахло соответствующе, то-то Черемушкина, который носил пакетик в заднем кармане, порой доставала мимолётная вонь. И он думал, что у впереди идущего случился нежданчик. Если же он был один, то пенять оставалось на самого себя. Через пару часов содержимое ладанки должно было преобразиться: стать жёлтым и рассыпчатым, как песок в пустыне, и обрести благовоние.
Дергунов на втором этаже особняка только ночевал, вечера же проводил с Черемушкиным и Лерой, а то заруливал к Брызгаловым, у которых можно было узнать много интересного о прошлом Объекта. Точнее, можно было бы, если бы захотели рассказать, но они всё больше торчали во Всемирной Паутине, благо у каждого было по компьютеру, и до разговоров были неохочи. Младший как-то начал рассказывать про секретный порошок, но на втором уже предложении замялся, потерял к разговору интерес и ушёл с ушами в Интернет, который запросто заменял Большой Мир.
— Что, Лёшенька, в Москву не тянет? — однажды спросила Лера.
Он подумал и признался, что тут интереснее и голова не болит. А там частенько болела, воздух, наверное, плохой, да и злоупотребления всякие.
— Пивко? — уточнила она.
— И пивко тоже, — ответил он как тот батюшка.
Находиться с ней, умной рыжеволосой красавицей, в одном доме было большим испытанием. Недаром раньше ещё, в гостях у Небироса они схлестнулись с Васькой именно из-за неё, из-за Леры. Распетушились, городили чушь, то-то ей, поди, странно было на них смотреть. И Небирос, железный человек, тоже на неё положил глаз. Но тут не иначе вмешался Мортимер, другого объяснения нету. Небирос отпочковался.
А взять миллиардера Тарнеголета. Вроде уже старец, хотя и еврей, из которых активность так и прёт, но старец же. Прилепили его к Лере, она его повозила по магазинам, а в конце рабочего дня отвезла в гостиницу по уши в неё влюбленного.
Может, лучше было бы остаться в лечебнице и терпеливо ждать нужного часа?..
Вечером Иеремия младший с таинственным видом подошел к Лере и прошептал: «Пора». После чего повел на чердак.
Выудил из тайного, самого темного угла завернутую в красивую тряпочку ладанку, открыл её, понюхал, поворошил порошок пальцем и удовлетворенно сказал: «Готово. Теперь нужен кагор, только чтобы освященный».
— Найдется, — ответила Лера. — Из Храма Христа Спасителя.
— Тащи, — сказал мальчик. — Вот бы где побывать-то.
— О чем вопрос? Пятнадцать минут езды до Ленинского Проспекта, да до Кропоткинской двадцать, а там до Храма рукой подать.
— Я невыездной, Лерочка, — вздохнул Иеремия. — И чашку с ложкой прихвати…
Отсыпав в принесённую чашку половину содержимого ладанки, он призадумался.
Они сидели на каких-то ящиках, которых на каждом чердаке всегда завались.
— Как тебя звали в детстве? — спросила Лера.
Он бросил на неё косой взгляд.
— Можно я тебя буду называть Рэмом?
— Хоть горшком назови, — буркнул он и почесал вихрастый затылок.