— Не факт, — сказал Ганс. — Может быть и авиационный керосин. Кто ещё?
— С солнцем дело непонятное, — заметил ещё один из литовцев. — Оно же одно для Тамбова и для Знаменска. А туч вообще нету.
— Правильно, — согласился Ганс. — За короткое время нам нужно собрать побольше таких фактов. Факты, факты и ещё раз факты, как говорил русский теоретик Ленин. Выводы будем делать дома. Учтите, американские коллеги наступают нам на пятки. Со своей стороны добавлю ещё вот что. Попробовал на вкус травинку — настоящая, но с привкусом кошачьего дерьма, то есть здесь водятся либо кошки, либо гоблины.
Подчиненные непонимающе переглянулись, а Ганс улыбнулся и сказал:
— Не подумайте, что я перепил синтетического пива. Есть специальная литература, вернемся — покажу. Лес этот похож на настоящий, но он лучше настоящего, гораздо лучше. Тут есть пальмы, бананы, ананасы. Для здешней широты дело невиданное, поэтому гоблинам нисколечко не удивлюсь. И вот ещё что. Наша горничная не человек.
— Но лучше человека, — добавил кто-то.
— Я, я, — согласились литовцы. — Вы, босс, знаете толк в девицах. Только вот рука у неё тяжелая, так можно и без глаза остаться.
— Во время удара, — сказал Ганс, усмехнувшись, — рука у неё вытянулась на полметра. Никто не заметил, потому что скорость нечеловеческая.
Что-то ударило в оконное стекло и отскочило. Потом ещё раз.
Ганс выглянул в окно, увидел фигуру в недалеких кустах. Фигура помахала ему.
— Людвиг, — позвал Ганс. — Видишь этого человека?
— Вижу, — ответил подошедший Людвиг.
— Иди узнай, что ему надо. Это не касимовец. Только осторожно.
Людвиг вышел, но вскоре вернулся и сообщил, что выход на лестницу охраняется касимовцем с автоматом. Ничего не желает слушать, потому что Сесёлкин объявил мертвый час. Никого впускать и выпускать не положено. По лестнице шастать не велено, можно маслину в лоб словить.
— Сам же себе противоречит, — подытожил Ганс. — Как же я его найду в 21 номере, что этажом ниже, если по лестнице шастать не велено.
Выглянул в окно, увидел пару вооруженных охранников напротив казармы, жестом показал фигуре в кустах, что не выпускают.
Человек в кустах кивнул, а через пару минут зашел к ним в номер.
Ганс был весьма сильным экстрасенсом и сразу понял: что-то в этом незнакомце не так. Одет плоховато, вылитый работяга, Arbeitstier, а аура индиго, то есть у человека сверх способности. Да ещё третий глаз открыт. Ну, не может сверхчеловек быть рабочей лошадкой. Далее: ментальное тело с физическим никак не сопрягается, китайские каналы и эфирное тело отсутствуют напрочь, и из этого следует, что физическое тело чужое. Нонсенс какой-то, такого не бывает, не доросло ещё человечество до такого перегиба.
Незнакомец же безошибочно прочитал мысли Ганса и понял, что действовать нужно незамедлительно, пока тот не поднял шум. «Скажи им, чтобы разошлись по номерам, — сказал он мысленно. — Да поестественней, чтобы поверили. Дело государственной важности».
Внушение было такой силы, что Ганс не смог воспротивиться. И вместо того, чтобы, соблюдая приоритеты, спросить, как незнакомец сумел проскользнуть мимо многочисленной охраны, он сказал:
— Господа, у нас разговор без свидетелей. Разойдитесь по номерам.
Господа, никакие, конечно, не литовцы, а офицеры федеральной разведслужбы Германии, люди до предела дисциплинированные, немедленно разошлись. Разумеется, они почувствовали, что Ганс не в себе, но приписали это предстоящему разговору между ним и странным незнакомцем, вылитым гастарбайтером. Разговор, похоже, обещал быть неприятным.
— Я вам даже завидую, — сказал Лау, а это, конечно же, был он, обращаясь к заторможенному Гансу и извлекая из хроноизолированной полости Бак-Муар. — Поносите оболочку, в которой побывал демиург, приобщитесь к Мировому Разуму. Не переживайте, я не какой-нибудь халявщик, при первой же возможности верну.
Поколдовал с Бак-Муаром, после чего упал навзничь, крепко приложившись к полу подбородком. «Ганса» тоже мотануло, но он устоял. Подошел к неподвижному «Лау», забрал Бак-Муар и поместил его обратно в хроноизолированную полость.
Бак-Муар всегда оставался рядышком, только был изолирован от текущего времени, не проявлял себя на земном плане, поэтому Мортимер до сих пор не смог его обнаружить. Ну и, разумеется, нужно было знать код доступа к полости. Впрочем, для Мортимера это не было бы большим препятствием.
«Ганс» выглянул в коридор, переливчато свистнул, что означало: «Все ко мне». Нужно добавить, что Лау, который «переехал» в тело Ганса, перекопировал себе доступную область его памяти — то, что лежало на поверхности, как бы оперативную память, поэтому знал о Гансе пусть далеко не всё, но достаточно много.
Глава 12. Переодевание
Когда товарищи литовцы вошли, «Лау» уже сидел на полу и бережно ощупывал распухшую челюсть.
— Пришлось успокоить, — объяснил «Ганс».
— Можем добавить, — вызвался кто-то.
— Пусть живёт, — сказал «Ганс». — Ему, бедняге, и так досталось.
Тут он не врал.
— Не слушайте его, — невнятно сказал «Лау». — Это не Ганс, я Ганс.
— Я хотел уточнить: крепко досталось, — произнес «Ганс». — Людвиг, Вилли, сдайте-ка его охране. Этого человека все ищут. А я-то, наивный, думал, что у него важное донесение.
— Обманул, ирод, — взяв за шиворот, Людвиг поставил беднягу на ноги и хватил кулачищем по загривку. — Любимого руководителя обманул. А он такой доверчивый.
Вновь замахнулся, но Вилли оттер его крутым плечом, вывел пленного в коридор, и тут «Лау» остановился. С трудом двигая челюстью, произнес:
— Вилли, друг. Я Ганс. Это так же верно, как то, что ты уже три месяца тайно встречаешься с врачихой Зензи. Я неправ?
— Прав, — потрясенно ответил Вилли. — Но я вынужден.
— Я так и знал, — заявил «Ганс», выходя из номера. — Никому нельзя доверять. Ты свободен, Вилли.
— Но он знает про Зензи, — пробормотал Вилли.
— Чтение мыслей, — объяснил «Ганс». — Сверхвосприятие. Оч-чень опасный тип. Дальше я сам.
Подвел «Лау» к охраннику, который немедленно наставил на них автомат, и сказал на приличном русском:
— Зови начальника. Это диверсант.
Касимовец разорался, как псих…
Перед мнимым «Гансом» стояли теперь две задачи: побыстрее переупаковать Линба в тело какого-нибудь литовца, скажем, Людвига, потом немедля покинуть Знаменск. Нельзя было доводить до встречи с Мортимером, тот тут же понял бы, кто перед ним…
Касимовец так верещал, что Сесёлкин появился секунд через пять.
— Дружище, — сказал «Ганс», обращаясь к разинувшему было пасть Сесёлкину. — Этого диверсанта поймал я. Он до того хитёр, что незамеченным просочился мимо охраны.
— А что это у него с физиономией? — спросил Сесёлкин. — Нарвался на ваше гостеприимство?
— Исторически сложилось так, что если передо мной машут кулаками, я даю в лоб, — ответил «Ганс».
— Какой же это лоб? — прищурился Сесёлкин. — Это называется прямой в подбородок. Страшный, между прочим, удар, можно и убить.
— Вот именно, — согласился «Ганс». — Допросите его хорошенечко, а мы тем временем откланяемся. Увы, делегация не удалась, руководство просит поскорее вернуться. Нужно ехать в Сирию, там большие проблемы.
Сесёлкин сделал знак касимовцу, чтобы увел пленного, потом повернулся к «Гансу».
— А может, мне вас допросить, любезный? — осведомился он. — Уж больно у вас всё просто получается: захотели поймать диверсанта — поймали, захотели уехать — уехали. Мы тут этих демиургов ловим-ловим — и никак, а эти литовцы приехали — и сразу в точку. Так, братцы, не бывает. Да и литовцы ли вы? А? Может, лучше вы немецкие агенты?
«Ганс» изумился его подозрительности, аж слов не было. Принялся хватать губами воздух, схватился за сердце, побагровел. Принялся надуваться, вот-вот лопнет.
— Ладно, ладно, я пошутил, — видя такое, сказал Сесёлкин. — Отвезу вас к Семендяеву, чтобы отметил командировку. Вам, любезный, нужно отметить командировку? Любезный!
А «Ганс» всё никак не мог совладать с чужим телом, конкретно — с диафрагмой, мышцы которой он искусственно сократил, то есть поставил в режим вдоха, а расслабить её, чтобы она приняла куполообразный вид и произошел естественный выдох, никак не мог. Вот и надувался воздухом, вот и багровел.