— Это вас там? — спросил Денис, увидев длинный и ровный разрез на рукаве его черной тенниски. Раньше его не было.
— На гвоздь напоролся, — ответил Мортимер.
— И порохом от вас несёт, как на стрельбище, — не отставал Денис.
— Место там серьезное, — пробормотал Мортимер. — То гвоздь торчит, то пушки стреляют. Слушай, отвяжись, а?
— А почему крови нет? — полюбопытствовал Денис.
— Комар попался здоровенный, вроде тебя, — сказал Мортимер. — Всё высосал…. Вылезай, приехали.
Услышав звук мотора, Лера вышла на веранду, Иеремия остался у компьютера. Трезор на сей раз не строил из себя сторожевого пса, только высунулся с любопытством из своей будки.
— Узнаёшь? — спросил Мортимер, подводя к Лере Дениса.
— Не-а, — сказала Лера и протянула Денису руку.
Тот смутился, потом осторожно пожал узкую ладошку.
— Постойте-ка, постойте-ка, — сказала Лера, посерьезнев. — Денис?
— Вот это, я понимаю, чекист, — похвалил Мортимер. — Или раньше виделись?
Тут он покривил душой, знал ведь прекрасно, что, будучи ещё мертвяком, Денис приходил к Лере. И Архаима тогда именно он, Мортимер, науськал на Дениса, чтобы уничтожил его, чтобы больше тот не вешал свою гнилую лапшу на уши доверчивым девочкам.
Денис заулыбался, Лера тоже.
— Лерочка, милочка, ты не против, чтобы Денис пожил у вас? — сказал Мортимер. — Временно, пока я не найду что-нибудь подходящее.
— Ну что вы, Олег Павлович? — ответила Лера. — Мы только рады.
— Тут дело ещё вот в чем, — произнес Мортимер, взяв её под локоток и отводя в сторону. — Денису нужно присмотреться к вам с Васей, понаблюдать за вашими привычками, движениями, мимикой, чтобы всё было естественно. Именно он будет писать для вас сценарий.
— Да, да, — тихонечко сказала Лера. — Денис, помнится, говорил про какой-то спектакль.
— Вот, вот, именно спектакль, — согласился Мортимер. — Да здравствует спектакль…. Насчет бельишка для Дениса не беспокойся. В комнате, где ты его устроишь, в шкафу спальных принадлежностей уже прибавилось. Ты ведь Дениса поселишь там, где раньше жил Лёшка?
Она согласно кивнула и сказала, что белья каждую неделю прибавляется. Постираешь, а складывать некуда, прямо беда.
— А ты выбрасывай, нечего стирать, — посоветовал Мортимер. — Дом вам, Лерочка, попался особенный, с полным циклом обновления. Ни тебе продуктов покупать, ни белья, ни одежды. Даже полы подметать не нужно. Заметила?
— А я всё равно подметаю, — ответила она. — И каждую неделю мою. Иначе грязью зарастешь.
— Вот это зря, — произнес Мортимер. — Чекист должен всё замечать и ничего лишнего не делать…
Он укатил на своем розовом лимузине, а Лера сказала Денису:
— Ну что, дружище, пошли в дом? Как ты там говорил? Смерть — это не страшно, это только начало настоящего, потому что сейчас мы живем в кривом зазеркалье. Как тебе теперь в кривом зазеркалье?
— Страшновато, — признался Денис. — И в прямом и в кривом зазеркалье страшновато.
Глава 23. Научный Центр
Мусатов понимал, что обленился. Стало расти пузцо, у двадцатипятилетнего-то, округлилась физиономия, но главное — ничего не хотелось делать. При зарплате в четыреста тысяч рубликов напрочь исчезла мотивация к творчеству. Ей Богу, нищему (относительно, конечно) было проще. А ведь обещал Мортимер, что будет нагружать по самую сурепицу. Где она, эта сурепица? Так, разовые поручения, симпозиумы, на которых нужно сидеть с умным видом и порою кивать головой. И ведь стало нравиться.
Но этим утром всё пошло по-другому, а началось с того, что Олег Павлович вызвал его к себе и первым делом сказал:
— Вы почему это, дорогуша, только что не поздоровались с Тамарой?
Прямо в лоб. Действительно, Мусатов, торопясь, проскочил мимо Тамары.
— Черт, — сконфуженно промямлил он. — Извините, задумался. Она что — накапала? Когда, спрашивается, успела?
Мортимер вынул из стола конфеты «Рафаэлло» в железной банке, украшенной красным бантом, и сказал:
— Идите, искупайте вину, потом ко мне. Не торопитесь.
Мусатов отсутствовал ровно пять минут. Вошел раскрасневшийся, с блуждающей улыбкой и томными глазами.
— Порядок в танковых войсках, — похвалил Мортимер. — Пора вам, любезный учёный, переходить в решительное наступление, обзаводиться, так сказать, крепким тылом. Ну, ну, не смущайтесь. Я вас вызвал вот по какому поводу. Мы тут посоветовались и решили организовать Научный Центр. Одно из перспективных направлений — детальное изучение пространства Козырева. Вы, разумеется, знаете, что с помощью зеркал можно общаться с биополем Земли?
— Это очень любопытно, — туманно сказал Мусатов. — И какова моя роль?
— Возглавить этот Центр, — ответил Мортимер. — Оставаясь моим замом. Оклад, естественно, удвоится. Будет интересно, в Знаменске уже порядочно молодых зубастых ученых, у которых сногсшибательные идеи. Нужно идеи воплощать в жизнь. Вы как?
— Олег Павлович, дорогой, вы меня просто возрождаете, — с чувством сказал Мусатов. — Разумеется, за.
— Есть у меня юный вундеркинд, — улыбнулся Мортимер. — Толковый паренек. Не возьмёте под своё крыло?
— Как я могу отказать? — ответил Мусатов…
На конференции в Праге Мортимер не врал про жилой массив в лесопарке и научно-исследовательские корпуса. Имелся такой жилмассив в той части Волшебного леса, что поближе к Порталу. Дома здесь казались изящными, легкими, хотя сделаны были из стекла и бетона и имели по тридцать этажей и выше. Но ведь это смотря как сделать.
Этот город в городе уже был процента на два заселен текущими сюда непрерывным тоненьким ручейком научными и рабочими кадрами. Метрах в пятистах от него располагались пять научно-исследовательских корпусов, а чуть подальше — семь производственных. Аккурат между ними находился тот самый Научный Центр, о котором говорил Мортимер. Он был пока закрыт, но какие-то люди в зеленой спецформе сновали по его территории, наводя последний лоск.
До шоссе номер пять, которое рассекало Волшебный лес на две неравные части, от жилья и корпусов было рукой подать. Номер шоссе присвоил Планзейгер, который себе на уме, так что нечего гадать, почему взята эта цифра.
По шоссе с интервалом в три минуты туда-сюда ходили скоростные трамваи и автобусы вполне импортного вида, хотя спроектированы и сделаны они были в Знаменске.
На трамвае от административного корпуса до Научного Центра было семь минут езды, им-то сразу после разговора с Мортимером и воспользовался Мусатов.
Пожилой усатый охранник на проходной у ворот без разговоров открыл турникет и отдал честь опешившему Мусатову.
— У меня к вам два вопроса, — сказал Мусатов усатому дядьке. — Первый: почему не потребовали пропуск? И второй: зачем честь-то отдавать?
— А вот, — ответил охранник, показав Мусатову планшет с его цветной фотографией. — У нас тут вахта, а на вахте кто чего знат? На вахте никто ничего не знат. Поэтому выдана под роспись планшетка, которая подсоединена к прибору. Прибор вас узнал, прибор не обманешь. Вы директор.
— Но у меня пока нет пропуска, — возразил Мусатов.
— Получите, — охранник протянул ему новенькую красную книжицу. — У нас не заржавеет.
— А зачем честь? — слабо спросил Мусатов, насмерть сраженный допотопным диалектом.
— На планшетке написано, что вы генерал, — ответил охранник. — Большому кораблю большое, стал быть, плавание.
Мусатов только махнул рукой и пошагал дальше, на территорию центра. Поначалу он злился на Мортимера, что тот посадил такого пня охранником, потом подумал: а что? Хороший дядька, честь отдаёт. Молодой бы изгаляться начал, а этот с уважением.
Так что не стал он подкладывать старичку свинью.
Люди в зеленой спецформе уважительно здоровались, не махали перед носом метлами, ждали, пока пройдет. Тоже откуда-то знали. Это было приятно.
Сзади раздались быстрые шаги, его догнал, вы не поверите, Сергей Степанов, тот самый, который со страшной скоростью печатал ему, Мусатову, докторскую. Был он свеж, мускулист, загорел, что подчеркивалось белой тенниской. Белозубо улыбнувшись, Степанов сказал: