— Да не суетись ты, — сказал этот некто густым басом. — Тебе же лучше делают. Остынь. Ещё пара циклов, и забудешь, что такое сон, не нужен он нынче будет, потому как вреден и кучу циклов отнимает.
— Цикл — это сколько? — машинально спросил Черемушкин, отдаваясь во власть незнакомцу, от которого, в общем-то, вреда не было.
— По земной мерке десять секунд, — неспешно ответил тот, вновь принимаясь за работу. — По другой мерке может быть и того меньше, а может быть и значительно больше, смотря где находишься, куда движешься. Время — оно, браток, дело растяжимое, это и у вас кое-кто понимает. Вот, скажем, сварганил ты хороший роман, заморозил в незначительном объеме сгусток времени, а потом этот сгусток не дает людям покоя годами, а иной раз и веками. Ну, вот и готово.
Действительно, спать совершенно расхотелось, а от ласковых прикосновений сделалось так уютно, так спокойно. И почему-то в комнате сделалось светлее.
— Э-э, — сказал Черемушкин. — А ты кто?
Вот уж ничего умнее придумать не смог.
— Зови меня Мортимер, — ответил некто. — Главное, не бойся.
Он вышел из своего угла — большой, под потолок, бесформенный, черный, поросший то ли корой, то ли перьями, то ли спутанными волосами, леший не леший, домовой не домовой, но что не человек — это ясно. В следующий миг, однако, стоило лишь Черемушкину моргнуть, Мортимер предстал перед ним этаким темнокожим, закутанным в серую рогожу старцем, а ещё через секунду старец превратился в молодого, лет тридцати, симпатичного негра. Нет, пожалуй, не негра, он был ближе к смуглому египтянину. Или всё же к негру?
— Так, похоже, лучше, — сказал Мортимер. — И мне удобнее.
Теперь он был всего лишь на три головы выше Черемушкина, не нависал огромной глыбой, не давил на психику. Напоминал кого-то, а кого — никак не вспомнишь.
— Вперед, Василий, — добродушно пророкотал Мортимер. — Не век же тебе в неучах ходить.
Вот ведь странное дело — не было у Черемушкина ни малейшего страха. Вроде бы и ситуация не из простых, и человек этот (впрочем, какой он, к свиньям, человек) вовсе не знаком, и ночь на дворе, и город вовсе не родной, а враждебный, непонятный, полный скрытых угроз, из которого, сделав дело, лучше бы побыстрее убраться, и тем не менее, не было этой подзуживающей подколодной тревоги, составляющей основу первобытного страха.
Следом за бесшумно идущим Мортимером, от которого всё так же слабо пахло душистым мылом, Черемушкин направился в коридор. Дергунов забормотал что-то во сне, заворочался и вдруг внятно и жалобно сказал:
— А я? Опять про меня забыли.
Он лежал на диване, поджав ноги, легкий плед сполз на пол. Василий подошел, закрыл ему ноги пледом, заглянул в лицо, убедился, что Лёшка дрыхнет.
— Не отставать, — донеслось из коридора…
Казалось, они попали в другой город. Улица вроде та, но и освещена она щедро, по-московски, и вместо выщербленного асфальта брусчатка, как в старой Вене, и фонари особенные, ажурные, как в несравненной Праге, и загадочно мерцающие витрины магазинов, и повсюду уютные будто бы игрушечные кафе, и столики, огороженные зелеными кустами, за которыми сидят и потягивают холодное темное пиво никуда не спешащие люди, у которых впереди целая ночь — волшебная, теплая, но не душная, а за домами потусторонне взмывают в черное звездное небо зеркальные небоскребы, слабо подсвеченные закутанной в серебряную дымку круглой голубой луной.
— Фантастика, — зачарованно сказал Черемушкин. — Откуда всё это?
Мортимер не ответил. Из темного переулка вывернул и остановился перед ними сверкающий розовым лаком длинный лимузин, тот самый, на котором укатил в неизвестность преобразившийся Хлой Марасович Берц.
В просторном салоне с пятью рядами кресел было темно. Они устроились в удобных креслах, и машина тронулась. Черемушкин всё никак не мог рассмотреть шофера, хотя тот сидел как вкопанный, лишь изредка поднимал голову в шестиклинке с лакированным козырьком, чтобы посмотреть в зеркало. Сам он, водитель, в этом зеркале над лобовым стеклом почему-то не отражался, как Черемушкин ни прилаживался — и справа посмотрит, и слева, ну нету никого и всё тут.
— Да не вертись ты, — сказал Мортимер. — Тебе-то что?
Между тем шофер переключил скорость, поддал газу, и машина помчалась всё быстрее и быстрее. В окнах замелькали дома, фонари слились в одну желтую полосу, затем всё унеслось назад, остались лишь черный купол неба да скудно освещённая луной полоса асфальта. Почему-то казалось, что они всё время мчатся под гору, земля вдруг сделалась с овчинку, и дорога уходила куда-то вниз. А, может, и правда вниз?