Развернулся и пошёл в обратную сторону, рядом с ними, приговаривая:
— Чудно вечером ложиться спать пареньком, а утром просыпаться старикашкой. Непривычно. Как вы думаете, молодые люди?
Молодые люди, которые шли сзади, переглянулись. Дергунов покрутил у виска пальцем, Черемушкин развел руками.
— Эти двое, которые вчера приходили, не ваши? — спросил вдруг человек.
— Не, не наши, — отозвался Черемушкин, не особенно при этом привирая, ибо те двое никак не относились к Комитету.
— Надобно бы вам зарегистрироваться, — деловито сказал человек. — А-то наши-ваши — ничего не поймешь. У нас тут и без вас, пришлых, путаница, так что вот вы и пришли.
И показал пальцем на проглядывающий между двумя пятиэтажками деревянный двухэтажный дом.
— Это, стало быть, Зомбера пятнадцать. А регистрироваться нужно в мэрии, идёмте покажу.
— Попозже, — буркнул Черемушкин. — До свидания, дядя.
— Попозже, так попозже, — пожал плечами человек.
И пошёл себе, приговаривая:
— Какой же я дядя, когда вчера был Генашкой? Удивительные дела твои, папа…
Глава 4. Иеремия
Улица была абсолютно пуста, будто город вымер, ни людей, ни машин, ни всесущих кошек с собаками, и это было непонятно, поскольку были же недавно музыка, шелест шин, бибиканье, собаки тявкали. Мужичок куда-то исчез, свернул в переулок, поди. И вдруг, как гром средь ясного неба, — многоголосый шум толпы и справа на улицу начала выползать демонстрация с разноцветными знаменами, цветастыми плакатами, дудками, трещотками, возбужденная, тесная, будто сросшаяся плечами, зыркающая по сторонам горящими глазами.
— Уходим, — сказал Черемушкин. — Стопчут.
И первым устремился к деревянному двухэтажному дому…
В единственном на весь дом подъезде после ослепительной улицы было темно, глаз коли, воняло кошками и прокисшими щами, по углам стояли криво поставленные друг на друга коробки, а под деревянной лестницей, перхая, ворочался какой-то мужик, видать устраивался на ночевку, хотя день ещё был в самом разгаре.
— Седьмая квартира — это второй этаж, — уверенно заявил Черемушкин и через две ступеньки пошагал вверх по скрипучей лестнице.
Он оказался прав, первая квартира по левой стороне была именно седьмой. Звонка не было, пришлось стучать.
Вот ещё кто-то вошел в подъезд, тотчас сунулся под лестницу, потревожив давешнего бомжа, который начал пьяно ругаться. «Цыц», — сказал вошедший и пару раз тупо ударил. Бомж умолк, и тогда этот вошедший, судя по звукам, поволок его на улицу.
Черемушкин поднял руку, чтобы ещё раз постучать, но из-за дверей вдруг тоненько спросили: «Кого вам?»
— Мне Иеремию, девочка, — ответил Черемушкин.
— А нету.
— Вчера у вас были два дяденьки, — миролюбиво просюсюкал Черемушкин, подстраиваясь под строптивого ребенка. — Забыли сумку. Как бы её, сумочку эту, забрать?
Щелкнул замок, дверь отворилась. Между прочим, девочка оказалась белобрысым мальчиком.
— Только быстро, — сказал мальчик и как только друзья прошмыгнули в прихожую, тут же захлопнул дверь.
— Какая из себя сумка? — спросил мальчик.
— Черная, большая.
— Этого мало, — сказал мальчик.
— Из полиэстера, — добавил Черемушкин, удивляясь рассудительности мальца. Хотя какая тут к черту рассудительность, ежели впустил в дом незнакомых людей.
— Как звали этих двоих? — спросил мальчик, но вдруг улыбнулся и махнул рукой. — Ладно, не напрягайтесь, вижу, что оттуда. Вон сумка, под вешалкой стоит. Но вы ведь не только ради сумки пришли.
— Не только, — согласился Черемушкин, переглянувшись с Дергуновым.
— Проходите в комнату, — сказал мальчик. — Можно на диван.
Молча проследил, как друзья усаживаются, после чего сказал:
— Я и есть Иеремия. Так что у вас за вопрос?
По описанию оперов, по пьяной лавочке забывших у Иеремии сумку, был Иеремия здоровенным таким белобрысым бугаем, которого трактором не своротишь и нипочем не перепьешь. При этом хитрым, умным, наблюдательным, разбирающимся в здешних тонкостях. То есть, был Иеремия опытным матерым пожившим своё мужиком, но никак не ребенком.
С другой стороны, и показавший им дом номер пятнадцать папаша с мотней на попе что-то такое, уходя, молотил, что никакой он не дядя, а вчера ещё был Генашкой. Странные дела тут творятся.
— Ты, мальчик, хочешь сказать, что ты и есть тот самый Иеремия? — уточнил Черемушкин.
Иеремия утвердительно кивнул.