– Быстро наверх! Пора сматываться! – скомандовал Калеб.
– Да, конечно, – сказал Рузвельт. – «Как листья сухие пред шквалом летят…»[76] и так далее. Но постойте!
Он замер.
– Меня глаза подводят, или это малыш Иши?
Соломенный наряд Путала прогорел, и перед ними предстал дымящийся индеец.
– Иши плохой! Плохой мальчик! – напустился на него Рузвельт.
– Дико извиняюсь, старина. Я не испытываю к тебе никакой враждебности. Просто ты охренительный зануда, вот и все! – Индеец издал устрашающе-воинственный вопль и метнул в Тедди свой томагавк. Громко лязгнув, оружие отскочило от головы Рузвельта, а Иши дал деру.
– Никогда не доверял этим яхи. Жуткие дикари, – проворчал Рузвельт.
Их все еще окружали превосходящие силы Щеголей. Калеб что есть мочи колотил нападавших дубинкой по головам, взбешенная раскрасневшаяся Лиза направо и налево раздавала удары промеж прикрытых перьями ног, а Рузвельт, действуя в своей манере, отбивал атакующих головой в живот, – и все же они проигрывали сражение.
– Щеголей слишком много! – крикнула Лиза.
– Нам надо попасть на галерею! – сказал Калеб.
– Вы идите, a y меня тут славная охота, – заявил Тедди, вышибая дух из очередного фигляра своим черепом, не уступающим по убойной силе пушечному ядру.
– Тедди, вы пойдете с нами! – распорядилась Лиза.
– Дорогой начальник Спенсер, будьте любезны сопроводить мисс Смит на галерею. За меня не беспокойтесь. Если потребуется, я буду более чем рад принести себя в жертву. Поскольку это именно то, что злодеи и рассчитывают получить от добрых людей.
Спенсер успел достать бутылочку с хлороформом, которую он прикарманил в Бельвю, и сунул ее мэру под нос. Тедди моментально осел ему на руки и с помощью Лизы Спенсер втащил его наверх.
А в районе Вашингтон-хайтс ворота старого музея «Клойстерс» со скрипом отворились, и оттуда двинулись колонны механических монахов в клобуках – сотни и сотни, по десять в ряд. Они прошли через парк форта Трайон, через Бродвей к Пятой авеню, вошли в Центральный парк и направились к замку Бельведер на помощь Щегольской Бригаде.
Тра-та-та-та-та-та-та-та!
– Что? Кто сказал? Где я? – встрепенулся Тедди. – Что ж, Бойлерплейт, приятно видеть тебя снова в действии, мой старый боевой железный конь.
Он хлопнул робота по спине, и тот разразился новой очередью.
Калеб уставился на этикетку, приклеенную к бутылочке с хлороформом.
– Я думал, эта штука отключает человека часа на два, – сказал он сам себе. – Наверное, все зависит от веса.
Кампион вышел из-за колонны и подошел к дочери.
– Здравствуй, Элизабет.
Лиза оцепенела.
– Папа?
В этот миг, несмотря на царящий вокруг хаос, мир для них остановился. В скорбных глазах Кампиона отражались чистосердечное признание вины за все печальные события, которые до сих пор определяли их жизнь, а также искренняя мольба о прощении и дальнейшем примирении. Элизабет не хотелось вдаваться в подробности, поскольку чувствовала, как и он, несомненную боль утраты, причиненную им обоим годами разобщенности, и она понимала, насколько тяжела та ноша, которую отец столь самоотверженно нес все это время – из любви к ней… В это мгновение, пока мир оставался недвижим, она хотела лишь одного – папиных объятий.
И они обнялись.
Я непроизвольно разрыдался. Бойлерплейт открыл небольшой отсек на своем предплечье, достал салфетку и протянул мне, а затем вернулся к стрельбе.
– Мне так много нужно тебе сказать, – признался Кампион.
– Не сейчас, папочка. Скажи мне только, ведь ты не Крушитель, верно?
Ответ прозвучал из моих уст.
– Нет, Крушитель – это я, – шмыгая и утирая покрасневший нос, сказал я. – Ну, не совсем я, Крушитель – это мой двойник, но он мертв. Так что не волнуйтесь.
Лиза недоуменно и как будто с некоторым отвращением посмотрела на меня.
– Извиняюсь, мэм, разрешите вашему покорному слуге представиться. Меня зовут Крис Эллиот. Я актер, писатель и бонвиван из двадцать первого века. – Я щелкнул каблуками, взял ее руку и запечатлел на ней французский поцелуй.
– Но-но, – сказала Лиза, отдергивая руку.
– Прошу прощения, я еще слегка поддамши.
– Не беспокойся, он безвреден, – сказал Калеб. – Я потом объясню. А сейчас нам надо убираться отсюда.
– Легко сказать, труднее сделать, начальник! – пророкотал Рузвельт, поскольку армия монахов уже пересекла Великий Луг и быстро приближалась к замку.
– Силы небесные, их, должно быть, тысячи! – воскликнул Калеб.
76