И Лиза грезила (Господь ее храни!), и шеф полиции младой вдыхал ее волос помаду, и на мгновенье замерли они, соорудив свой краткий рай средь бездны ада. (Эй, это я просто так прикололся, рифмы ради!) Вдруг Калеб заметил, что Рузвельт уже совсем проснулся и похотливо разглядывает каждое его движение. Он одарил Спенсера порочной улыбочкой и подмигнул, словно говоря: «Хорошенькую ты попку отхватил, приятель! Почему бы тебе не отвести ее в клозет и не поучить кое-чему?» Романтический момент был разрушен, и Калеб мягко отстранил Лизу.
– Ну что, тебе уже лучше?
– Да-да, вполне. Спасибо.
Поезд подъехал к станции на перекрестке Оушен-авеню и бульвара Гранд-Кайман-Ай-ленд. Спенсер, Смит и Рузвельт вышли первыми; однако из соседнего вагона на платформу шагнула знакомая фигура и зловеще двинулась сквозь клубы пара, словно тень следуя за нашей троицей. Это был не кто иной, как загадочный, похожий на монаха наблюдатель-призрак из Клуба спортсменов Кита Бернса.
В девятнадцатом веке на Кони-Айленде располагались три гигантских парка развлечений: Стипль-чез, Луна-парк и Страна Мечталия, соединенные длинными променадами. Каждый из этих парков предлагал всевозможные увеселения. В центре Стипль-чеза можно было полюбо-ватьсяскачками. гдемеханическиечистокровные скакуны натуральной величины галопировали вдоль магнитной дорожки. Луна-парк оживал после захода солнца, когда ярким белым светом вспыхивали все его 250 тысяч лампочек. Но наибольшее число посетителей притягивала Мечталия. Оснащенная самыми свежими хитроумными изобретениями, она предлагала заглянуть в мир будущего и была Эпкот-центром[28] во времена, предшествующие эпохе потребительской безопасности. Пройдя через громадную арку, вы оказывались в тени железной башни маяка, чей мощный луч простирался вдаль, обшаривая пространство над Атлантикой.
– О, Калеб, неужели все это не пробуждает в тебе воспоминаний?
– Лиза, мы здесь не для того, чтобы предаваться прогулкам по волнам нашей памяти. Давай-ка порасспрашиваем этот народец.
В Мечталии нашла себе пристанище экспериментальная коммуна лилипутов, создавшая целый город – Лилибург, где на глазах посетителей, готовых заплатить за необычное шоу, обитали три сотни карликов. Принимая во внимание совет Фила и энергичный протест Босса Твида, расследование вполне можно было начинать отсюда.
– А если это окажется ловушкой? – спросила Лиза.
– Придется постараться быть на шаг впереди, – ответил Калеб.
– Ах да, – сказал Рузвельт, – это мне напоминает, как я однажды сподобился… позировать для портрета.
Он указал на фотографа, делавшего дагерротипы людей, которые просовывали головы в отверстия в фанерных щитах с нарисованными на них туловищами в дурацких позах. На каждый снимок уходило пятнадцать минут, и по болезненно-согбенной походке легко было догадаться, кто из гуляющих только что покинул эту лавочку.
– Мы здесь по делу, Тедди, – заметил Калеб.
– Спокуха, – сказал тот. – Я на минуту.
Внезапно в середине променада блеснула вспышка и заклубился дым. Рука Спенсера дернулась к револьверу. Но когда дым рассеялся, на дорожке не обнаружилось никого, кроме невзрачного пожилого человека в капюшоне и ярких лосинах. На его рубашке было написано: «Леопольд, Удивительно Взрывной Человек». Толпа на променаде весело загомонила, послышались аплодисменты.
– Дилетант, – пробормотал Рузвельт.
– Мы собираемся поговорить с Мальчиком-С-Пальчик, Тедди, – сказала Лиза. – Можете присоединиться к нам попозже, когда освободитесь.
– Конечно, ребята, я вас потом отловлю. Э-э, то есть «прощай, прощай, до новой встречи»,[29] пока-пока, наше вам с кисточкой и все такое. И помните, ничто так не нуждается в исправлении, как чужие привычки.[30]
С этими словами мэр устремился к тенту фотографа.
Калеб прищурился.
– Спокуха? – удивилась Элизабет. – А что это означает?
28
29
30