— Не слыхали ли, старый герцог де Мирпуа у себя в лектуре или в замке?
— Вчера он возвратился из Тулузы, так что пока он должен быть в лектуре.
— Тогда скорей назад!
Они быстро возвратились в Лектур и подъехали к огромному дворцу, фасадные колонны которого были увенчаны позеленевшими от мха каменными шарами. Через три минуты ожидания в приемном зале вошедший слуга объявил графу, что герцог готов принять его.
3. Схватка
По пышной каменной лестнице граф Гедеон поднялся наверх, прошел анфиладу комнат и вошел в зал, где его встретил герцог Мирпуа.
— Граф, — сказал он, — ваш визит в столь ранний час говорит о его особой важности. Я желал бы иметь удовольствие оказать вам услугу в чем-нибудь.
— Благодарю вас за любезность, герцог, — ответил граф Монтестрюк, — дело идет обо мне, но о вас в ещё большей степени.
— Обо мне?
— Вы сейчас все узнаете. Прошу прощения за то, что вызову у вас тяжелые воспоминания. У вас была дочь, герцог?
Герцог побледнел.
— Ее уже нет, граф, но она не умерла, а посвятила себя Богу. Я её больше не увижу и потому каждый день оплакиваю.
— Я знаю, какое преступление обрушилось на ваш дом, и знаю имя мерзавца, совершившего его. Меня удивляет только одно — он ещё жив.
— У меня нет сына… Я вызвал его на дуэль. Он сломал мне шпагу и оставил жизнь. Но отомстить за меня некому.
Граф Монтестрюк помедлил. Казалось, он что-то обдумывает. На самом деле, он внутренне молил Бога не оставить его в этот решающий для его жизни момент и надоумить герцога пойти ему навстречу.
— У меня для вас необычное предложение, — произнес он наконец, глядя прямо в глаза герцогу. — У вас нет сына, но есть другой путь решения в вашем случае.
— Слушаю вас.
— Что бы вы дали тому, кто вызовется убить барона де Саккаро?
— Все, что я имею. С меня довольно лишь простого угла для жилья.
— Это слишком много. Оставьте себе все ваши богатства. Я же берусь убить Саккаро за ваше покровительство женщине с ребенком.
— Мой дом всегда будет открыт для них, даю вам слово. А кто эта женщина?
— Графиня де Монтестрюк, которая, возможно, сегодня же овдовеет и приведет к вам сына.
Герцог удивленно взглянул на Монтестрюка:
— Стало быть, то, что говорят, правда?
— Да, герцог, правда. Я разорен. Я дурно жил, но хочу умереть достойно. Говорят, грязь смывается кровью.
Герцог сделал предупредительное движение; граф его остановил.
— Я твердо решил. Вы дали мне слово. Остальное касается только одного меня.
— Этот Саккаро — вы знаете, где он?
— По крайней мере, я знаю, как напасть на его след. Надеюсь найти его к вечеру. И если я вернусь, тогда посмотрим.
— Граф, у вас есть ещё время. Подумайте.
— Время? Которое я никогда не ценил? Вы полагаете, что в мои годы можно начать другую жизнь? Но ведь я не один. Сегодня, наконец, я понял, что уже не принадлежу самому себе. Мое будущее — сын, мое настоящее — жена. Мне осталось одно лишь прошлое. А оно невозвратимо. Нет, за мое прошлое надо платить, обеспечив настоящее и будущее. Смерть же в бою за честь и жизни пострадавших — чего же ещё желать дворянину?
— Граф, вы благороднейший человек!
— Смею уверить вас, герцог, что именно подобная мысль в отношении вас и привела меня сюда, — с большим чувством ответил граф Монтестрюк.
Герцог раскрыл объятия Монтестрюку. Тот бросился ему на грудь.
Через минуту граф уже был на улице. Он вскочил на коня, и все трое поехали к городскому собору. Подъехав к нему, граф с Джузеппе отправились на паперть преклонить колени. Каждый помолился о своем. Впрочем, Джузеппе больше молился не за прошлое, а так, на всякий случай. Граф Гедеон готовился к смерти, заботясь о своей душе.
Снова выехав за городские ворота, три всадника направились туда, где накануне виднелось зарево. Ехать пришлось мимо замка Монтестрюк. Проезжая, граф замедлил шаг и долго всматривался в башни замка, холм, окутанный тяжелым поясом его стен, густые леса… Что-то необычное стеснило его грудь. Он скорей пришпорил коня, который уже было поворачивал замку, и пустил его галопом к Ошу.
Но скачка не утешила его. Перед глазами у него по-прежнему стояли стены замка, огромные деревья вокруг дома, отлого спускающиеся к Жеру… Все эти места, где он впервые увидел мир, голубое небо, улыбавшееся ему с детства… Все эти окрестности, окутанные его воспоминаниями, леса, свидетели его первых охот, луга, где он скакал на молодых лошадях… Река, обсаженная по берегам вербами, в которой он удил рыбу, золотистый горизонт, где он так легко мог бы найти свое счастье, если бы его не толкал в бездну дьявол.
По-прежнему неодолимое волнение теснило ему душу. Удивленный происходящим с ним, он провел рукой по глазам. Она оказалась влажной.
«Но у меня ведь жена», подумал он, «а от неё ребенок». И граф ещё сильнее пришпорил коня.
— Ты хоть знаешь, куда мы едем? — тихо спросил Франц у Джузеппе.
— Нет, но наверняка в очередную чертовщину.
Встречая по дороге крестьян. Граф Гедеон справлялся у них о Саккаро. Услыхав это имя, те обычно бледнели. Кое-кто из них все же сообщил, что встречал Саккаро в окрестностях Сен-Кристи, где он для забавы сжег с пяток домов.
В этом граф Гедеон убедился, когда достиг Сен-Кристи. У сожженных домов плакали маленькие дети погорельцев. «Черт, я же проиграл шесть тысяч пистолей в ту же ночь, когда их постигло такое несчастье», подумал граф. Он пообещал бедным жертвам Саккаро, что отомстит за них.
— А пока, добавил он, — идите к герцогу де Мирпуа в Лектур. Он поможет вам в память обо мне.
По дороге они узнали, что Саккаро собрался ехать в Сен-Жан-ле-Контань, чтобы провести день в трактире, хозяин которого отменно жарил гусей. Это сообщила ему одна цыганка.
— Я ему ворожила, — добавила она, — и он сам мне это сказал.
— И что же ты ему наворожила?
— Он проживет до ста лет, если переживет эту неделю. «Сегодня Суббота «, подумал граф.
— А сколько с ним было его негодяев? — спросил он.
— Да человек двадцать вооруженных.
Граф снял с шеи золотую цепь и отдал цыганке, поблагодарив её. Та протянула руку поскакавшему было прочь графу и крикнула вслед:
— Пошли, Господи, тебе удачу!
Услыхав это, граф повернулся к ней и подозвал:
— Черт возьми, кто же лучше тебя это знает?
Он протянул ей руку. Цыганка схватила её и стала внимательно рассматривать. Джузеппе глядел на неё со страхом, Франц с усмешкой. На лице цыганки показалось волнение.
— Странная штука, — произнесла она, на руке дворянина те же знаки, что и у утреннего разбойника.
— Какие знаки?
— Что проживешь долго, если доживешь до завтра.
«Вот оно, предчувствие», подумал он. «Похоже, оно сбывается».
Помолчав, он обратился к цыганке:
— Значит, надо пережить один день, всего один?
— Да, но чтобы молния сразила дуб, достаточно одной секунды.
— На то Божья воля!
Цыганка молча смотрела на него.
Граф молча кивнул цыганке и тронул коня.
Подъезжая к Ошскому собору, он остановился и обратился к своим слугам:
— Что же, молодцы, скажите, очень дорожите жизнью?
Франц пожал плечами, потом произнес:
— В мои-то пятьдесят, что стукнули два с лишним года назад? Пять-шесть кружек, и я готов. Три цыпленка, и я отяжелел. Что за жизнь! Надоело!
— А ты, Джузеппе?
— Да так же, как и он, — ответил тот. — Вот перед ночлегом хорошенькая девочка наливала мне стакан. Улыбнулась. Зубки, как у котенка. А я… выпил и заснул, положив локти на стол… Совсем не стало во мне мужчины.
— Так, понятно. Значит согласны идти туда, откуда не возвращаются?
— Куда вы, туда и мы. Правда, Франц?
— Еще бы!
— Тогда оба готовьтесь ко всему. Если граф Монтестрюк указывает место, где умирают, он скачет туда впереди всех.
— И мы едем… — Джузеппе с серьезным видом взглянул на господина. — Схватить барона Саккаро. Он будет в трактире со своими бандитами.