Так размышлял Югэ, как вдруг услышал шум шелкового платья на ступенях лестницы, которая вела во двор. Он обернулся — перед ним была Брискетта, немного запыхавшаяся от быстрой ходьбы. У неё было такое же смеющееся личико, как и в галерее. Она сделала ему знак глазами и вошла в темный коридор, а оттуда проворно выскочила в сад. Дойдя до королевской шпалеры, она живо взяла его под руку и увела в скромный приют в рощице, где можно было беседовать не опасаясь посторонних взоров.
— У вас готова тысяча вопросов ко мне, не правда ли? — сказала она ему, — и у меня — также тысяча. Они так столпились у меня на губах, что я не знаю с чего начать. Давно ли вы при дворе? Как сюда попали? Зачем? На что надеетесь? Довольны ли? Рады ли, что со мной встретились? Я очень часто о вас думала, поверьте! Ну, поцелуемся!
И не дожидаясь поцелуя, Брискетта бросилась ему на шею.
— Как хорошо здесь! — прибавила она, прижимаясь на минуту к его сердцу. Ах! Я сильно вас любила, мой милый Югэ, когда мы были так далеко!
— А теперь?
— Теперь? — сказала она, поднимая голову, как птичка, — пусть только у вас появится надобность во мне, — и вы увидите, что я сберегла для вас то же сердце, что билось на Вербовой улице!
Она улыбнулась, отстранилась немного и продолжала:
— Вы только болтаете, а не отвечаете мне. Расскажите мне все, все.
Югэ рассказал ей все подробно, умолчав благоразумно о некоторых обстоятельствах, о которых ей незачем было знать. Он осторожно обошел причину опасности, грозившей ему у церкви св. Иакова, но остановился охотно на своей встрече с маркизом де Сент-Эллисом, на участии к нему графа де Колиньи, на представлении королю и неожиданной развязке, бывшей последствием его первого появления при дворе. Монтестрюк рассказывал тал свободно и так живо, что Брискетта не могла не похвалить его ораторские способности.
— Выходит, — подытожила она, — вы совершенно счастливы?
— Счастлив? Да разве возможно быть вполне счастливым?
— Значит, есть ещё что-нибудь, чего вы желаете?
— Мой Боже, да! Мне не останется ничего желать только тогда, когда я добьюсь от графини де Суассон того, что мне от неё нужно.
— Вы в самом деле имеете просьбу к обергофмейстерине её величества королевы?
— О! Сущие пустяки! Командование армией, посылаемой в Венгрию, для одного из моих друзей.
— Только то! Видно, вы так навсегда и останетесь верным сыном своей родины. А какими же путями вы надеетесь добраться до графини?
— Один господин, которого вы знаете, тоже из Арманьяка, маркиз де Сент-Эллис, обещал мне открыть двери графини.
Брискетта задумалась на минуту и, погладив рукой подбородок, спросила:
— А хотите, я возьму это дело на себя?
— Вы?
— Да, я! Бывают часто такие обстоятельства, что женщина стоит в них любого маркиза.
— В самом деле, какими судьбами вы очутились здесь? Что делаете?
Целый поток вопросов сорвался с его языка.
Она остановила наводнение, положив руку на губы поручика.
— Ах! Как вас мучает любопытство! — продолжала она со смехом. — Все узнаете, только после. Теперь у вас одна важная вещь, которой нужно заняться: это свидание ваше с графиней де Суассон, свидание, от которого вы ожидаете таких чудес. Если я возьмусь за дело, то мне сдается, что это свидание вам будет назначено скоро и при лучших условиях, чем через вашего маркиза де Сент-Эллиса. Хотите?
Уверенность Брискетты поразила Югэ.
— Хорошо! — отвечал он. — Но как же я узнаю, что вам удалось?
— Будьте здесь завтра, в этот же час.
— Как! Уж и завтра?
— А зачем же откладывать?
— Значит, у вас есть волшебная палочка феи?
— Почти.
На этом последнем слове Брискетта его оставила, а Югэ, разумеется ни слова не сказал графу де Колиньи о том, что произошло между ним и хорошенькой девочкой из Оша, встреченной им в Фонтенбло. Он сам вполне доверял умению Брискетты, и боялся, чтобы другие не осмеяли этого доверия, объяснить которое он и сам не мог убедительно.
Как и накануне, он с нетерпением пришел немного раньше назначенного часа. Вскоре он издали завидел Брискетту: она скользила вдоль шпалер и лишь только подбежала к нему, поднялась на цыпочки и шепнула ему на ухо.
— Готово!
— Как! С первого же раза! Но это похоже на чудо!
— А вас это удивляет? Дела всегда так делаются, когда я в них вмешиваюсь. Но прежде всего, пока я стану рассказывать о предпринятых мною действиях, у меня есть к вам просьба. Мне как то неловко говорить тебе, мой милый Югэ, «вы», позвольте мне говорить вам "ты".
— Говори.
— Вот это называется — ответ! Ну, мой друг, маркиз де Сент-Эллис тебя представил очень плохо, все равно, как бы и не представил вовсе.
— Что же он сказал такое?
— Он поклялся графине, что она тебя ослепила своей красотой, и что ты сейчас вот испустишь дух, если она не позволит обожать её вблизи.
— Нашел дурака!
— Глупо, мой бедный Югэ, непроходимо глупо! Графине уж просто надоели все эти ослепления, ведь она давно знает, что она — светило. Все придворные поэты клянутся ей в этом великолепными рифмами и тысячи просителей давно уж это доказали ей окончательно. Знаешь ли, что она говорила мне сегодня утром?
— Тебе?
— Мне, Брискетта.
— Вот забавно!
— Слушай прежде, а удивляться будешь после. Ах, моя милая, говорила она мне, какая скука! Какой-то кузен из Арманьяка хочет представить мне своего друга, провинциала… Что тут делать?
— А ты что отвечала?
— Надо прогнать его, графиня, и немедленно. Провинциал! У вас и без того их довольно. А потом я прибавила равнодушным тоном: а как его зовут, этого провинциала, которым вас хотят наградить, графиня?
— Граф де Монтестрюк, кажется, — отвечала она.
— Ах, графиня! — вскричала я, сложив руки. — Избави вас Бог когда-нибудь принимать его! Совсем нехороший человек — влюбленный, который только и делает, что вздыхает и сочиняет сонеты для своей красавицы. Рыцарь Круглого стола, герой верности!
— Что ты говоришь, Брискетта? — вскричала она.
— Истину, графиня, святую истину. Хоть бы все принцессы осаждали его своими сладкими улыбками, он на все будет отвечать одними дерзостями. Да и не знаю, заметит ли он вообще эти улыбки?
— Значит, просто — сам Амадис Гальский?
— Почти что так. Он никогда не обманет ту, которую любит, он сочтет за измену обратиться с самой невинной любезностью к другой женщине.
— А известно, кого он любит? — спросила она с легким оттенком неудовольствия.
— Никто и не подозревает… Глубочайшая тайна! Герцогини де Креки, де Сент-Альбан, де Шон… и сколько ещё других пробовали отвлечь его от его божества. Все напрасно, все их усилия пропали даром!
— Бог знает, что ты выдумываешь, Брискетта, — сказал Югэ.
— Подожди! Ты увидишь, что наши знатные дамы не так глупы. Как только я кончила эту тираду, графиня де Суассон нагнулась к зеркалу…
— После твоих рассказов мне почти хочется узнать его. Человек, так искренно влюбленный и сохраняющий такую фантастическую верность той, которую любит — ведь это большая редкость. Я, пожалуй, приму этого оригинала.
— А я именно на это и рассчитывала, Югэ… Разве когда-нибудь женщина могла устоять против любопытства, да ещё когда есть угроза её самолюбию!
— А когда, ты думаешь, прекрасная графиня даст мне аудиенцию? спросил Югэ, не удержавшись от смеха.
— Наверно скоро. Завтра, а, может быть, и сегодня же вечером.
— Ты думаешь?
— Она попалась на удочку, говорю я тебе. Пропади я пропадом, если её не мучает нетерпение испытать силу своих прелестей перед твоей неприступностью!
Брискетта отодвинула свое хорошенькое личико на вершок от лица Югэ.
— Сознайся сам, — продолжала она, — что для такой неопытной девушки я, право, недурно вела твои дела.
— Сознаюсь охотно.
— Но теперь не выдай же меня, ради Бога! Постарайся получше разыграть роль влюбленного.