- Все как-то странно.
- А то, над чем вы работали около шести лет - не кажется вам странным? По-моему это вообще за порогом разума.
- Это только теория. Научная гипотеза - и не больше.
- И в какие же миры могла войти эта научная гипотеза? Для меня это вообще запредельно.
- Наука принадлежит человечеству, но правят в ней - единицы.
- Гении? - усмехнулся Владимир Андреевич.
- Нет! Гений - это лучший, но не пророк.
- А вот и водочка. За наш союз. За гениев и за пророков, хотя для меня это все пустое место. Я приземлен, как ящерица, а вы словно орел парите в небесах оттого-то вас и тянет к Богу, что вы к нему ближе. А я уж тут, на земле, мошкару покушаю. Славно-то как! За окном зима-зимушка, а здесь тепло и уютно и водочка холодненькая под икорку - славненько.
Из буфета Академии Чернов не вышел, а выплыл. От обилия вкусного и спиртного он уже мало, что соображал и даже не пытался вступать с Владимиром Андреевичем в разговор. "Черт с ними" - думал он - "Хотят живого Исуса - я им его сделаю". Мысли Чернова путались, как и его ноги. Отчего-то он вспомнил Ивана Дмитриевича. Как-то они вместе выпивали и тот сказал: "Пьянство не порок, а излишество, но ничто человеческое мне не чуждо". И Чернов простил себе это состояние, усаживаясь в теплом салоне автомобиля. Владимир Андреевич сказал ему, по-приятельски похлопав по плечу: "Вам теперь, дорогой вы наш, не о чем беспокоиться не надо - для этого у вас есть я". Машина рванула с места и понесла Вячеслава Михайловича Чернова по застылой столице в неизвестность - то ли к славе, а может к позору. Он впал в сладкую пьяную дремоту так толком и не поняв, что же произошло, а Владимир Андреевич уверенно вел машину и его душу согревала бумага, подписанная Черновым. "Да пусть они создают хоть Черта, хоть Бога, хоть самого дьявола - я свое получу всегда".
Каковы ваши помыслы - таковы и деяния! Чернов проснулся от жажды. Много кушать и много пить - это был не его удел. Он мог только много работать. В первые секунды пробуждения он не мог сообразить, где он и что с ним произошло. Ложе было отчаяно мягким и удобным, а комната, где он находился, была больше, чем весь его деревенский дом. Рядом с кроватью, на столике, он увидел минералку, пиво, фрукты и отвратительную белезну водки. "А не враю ли я?" - усмехнулся Чернов. - "Но если это рай - значит я умер? Но если я умер, то почему меня мучает жажда?" После выпитой минералки Вячеслав Михайлович постепенно восстановил в памяти события последних дней.
Расставаясь с доктором, они просидели до рассвета. Старик был грустен, говорил мало, а лишь подбадривал Чернова и уверял, что в столице у него все получится. После первых петухов они стали прощаться, но все никак не могли найти нужных слов. Чернов чувствовал, расстаются они навсегда и, вероятно, доктор понимал это. Уходя, Чернов заметил, как Иван Дмитриевич смахнул слезу. Разлука двух одиноких людей - это человеческая трагедия и не всякий способен ее перенести. Первый морозец сковал землю и тонкий ледок жалобно хрустел под ногами Чернова. На душе было грустно и одиноко, он верил в себя, но уходя от доктора он по-человечески жалел его и беспокоился за его жизнь в заброшенной деревеньке.
Плащаница.
От того-то, наверное, Чернов еще явственней ощутил свое одиночество на этой земле. Работа была сделана и теперь все зависило от Ученого Совета. Думать об этом не хотелось, надеяться бесполезно, верить бессмысленно.
После убогости своей деревенской жизни спальня, где очнулся Вячеслав Михайлович после встречи в буфете Академии с Владимиром Андреевичем, показалась ему, царской палатой. Как иногда мелочи украшают нашу жизнь. Когда в дверь постучали, Чернов уже полностью пришел в себя и реальность не казалась ему сном. Вошла девушка.
- Доброе утро, Вячеслав Михайлович.
- Доброе утро! А где я?
- Вы у себя дома, если пожелаете здесь остаться. Сейчас будет готов завтрак, а потом у вас встреча с нашим куратором.
- А кто он? Куратор!
- За завтраком, с вашего позволения, будет присутствовать Владимир Андреевич и он, возможно, все вам объяснит. Я только прислуга. В шкафу ваши вещи, не опоздайте. Вас ждут великие дела, Вячеслав Михайлович.
"Сколько пафаса, а она мила" - подумал Чернов и пошел в ванную.
И завтрак был отменным, и Владимир Андреевич мил и свеж, несмотря на вчерашнее. Правда ни о каком кураторе он не сказал ни слова. "Потом! Потом! У нас еще есть время. Пища не панацея, но необходимая необходимость" - отнекивался сотрапезник Чернова от его расспросов и Вячеслав Михайлович отстал от него и принялся уничтожать необходимость. Благо было, что уничтожать. И лишь когда они вышли из столовой, Владимир Андреевич обратился к Чернову.