Перед спектаклем, который начался на двадцать минут позже, на сцену вышел помощник режиссера Ози Хоукинз и объявил, что Корелли не может выступать. Это, естественно, вызвало большое разочарование в зале. «Но,— добавил он,— его заменит молодой певец». Зрители уже знали, кто это может быть, потому что наверняка заметили мое имя на афише: анонсировался мой будущий дебют. Спектакль прошел для меня чудесно. Тебальди была очень доброжелательна, дирижер Фаусто Клева потрясал глубиной постижения веристской музыки «Адриенны», а лучшую атмосферу за кулисами просто трудно представить. Каждый помогал мне выступить как можно успешнее, достичь того, о чем я мечтал много лет. Воображаю, что чувствовали мои менеджеры Марианна и Джерард Симон, когда я позвонил им во время одного из антрактов и сказал: «Угадайте, откуда я говорю! Я уже дебютирую в «Мет»!»
Возможно, я выступил бы с еще большим подъемом, будь у меня четыре свободных дня перед дебютом. Потому что на сцене с трудом сознавал, что происходит, пока все это не закончилось. Клева был взволнован и сказал мне несколько приятных слов. Все сработало в мою пользу, я привлек к себе внимание объявленным и необъявленным дебютами. Многие критики не были на первом спектакле, но все они пришли на второй, на котором я чувствовал себя уверенно и спокойно.
В ИТАЛИИ, АНГЛИИ И ДРУГИХ СТРАНАХ (1968-1971)
11 октября 1968 года, менее чем через две недели после моего дебюта в «Метрополитен», Марта родила нашего второго сына Альваро. Прошло несколько лет с того момента, когда Марта, впервые услышав меня в дуэте из «Силы судьбы», испытала в мой адрес некие добрые чувства. И вот теперь я готовился в первый раз выйти на гамбургскую сцену в той же опере. Прекрасным и очень подходящим для нового малыша нам представлялось имя Альваро*. Второе же имя, Маурицио, мы дали сыну в честь героя «Адриенны Лекуврер», в роли которого я только что дебютировал в «Мет». На следующий день после его рождения я пел в «Паяцах» на сцене «Сити Опера». Вместо конфет, которые я обычно бросал в этой постановке детям, в тот день я кинул взрослым сигары. Статисты восхищались: «Вот это парень!» Несколько сигар попало в оркестр и даже в зрительный зал.
Мой первый сезон в «Мет» прерывался довольно долгими отлучками в Гамбург и некоторые другие города, с которыми я был связан ангажементами. В «Мет» у меня были запланированы выступления в «Адриенне», «Турандот», а также в одном акте из «Баттерфляй» (он был частью гала-концерта). Около часа пополудни в день этого концерта мы с Бингом в его офисе обсуждали деликатную проблему: через три недели Корелли должен был петь в новой постановке «Трубадура», но у него заболел отец, и нас одолевали сомнения, будет ли Франко выступать в этом спектакле. В тот день он уже отказался выйти в «Тоске» (его должен был заменить Шандор Конья), а до этого пропустил несколько репетиций «Трубадура». Я как раз согласился взять роль Манрико, когда на столе Бинга зазвонил телефон. Конья сообщал, что он не в форме и петь не сможет. Прямо из офиса генерального директора меня препроводили в гримерную — через несколько минут мне предстояло петь свою первую «Тоску» в «Метрополитен» вместе с Биргит Нильсон. К тому же спектакль транслировался по радио на всю страну.
* Так зовут главного героя оперы Верди «Сила судьбы». — Прим. перев.
Я думаю, Бинг был очень благодарен мне за то, что я столько раз выручал театр. Пока я пел сцену допроса во втором акте «Тоски», он стоял за кулисами, держа в руке приготовленный для меня стакан с водой. Очевидно, он не хотел оставлять меня ни на секунду. Все это казалось странным и забавным. К счастью, спектакль шел гладко.
Новой постановкой «Трубадура» дирижировал Зубин Мета. С тех пор мне пришлось много раз работать с ним. Мета обладает прекрасным чувством юмора, он отличный друг. Я считаю его чрезвычайно одаренным дирижером, на меня производят большое впечатление его замечательная память и музыкальная интуиция. Мета обаятелен от природы, что сказывается и на его манере работы. Он обладает потрясающей способностью быстро схватывать музыкальный материал партитур — правда, это то достоинство, которое иногда оборачивается недостатком. Через несколько лет мы оба участвовали в подготовке постановки «Девушки с Запада» в Лондоне. Я заметил, что на первых репетициях Мета недостаточно уверенно чувствовал себя в музыке, но справился он со своей неуверенностью очень быстро и основательно освоил партитуру. Мета энергичен, порывист и с удовольствием работает с певцами, что прибавляет им уверенности в себе.
Натаниэл Меррил великолепно поставил «Трубадура» с красочными декорациями Аттилио Колоннелло, а я наслаждался выступлением в спектакле, где вокал демонстрировался на высочайшем уровне. Здесь были Леонтин Прайс — Леонора, Шерил Милнз — граф Ди Луна и Грейс Бамбри — Азучена. Прайс обладает голосом феноменальной силы и чувственности. Среди певиц, с которыми я встречался, она является одной из лучших сопрано для вердиевских опер. Она очень обаятельная женщина, и я счастлив, что участвовал вместе с ней во многих записях. Однажды на представлении «Трубадура» в сцене у монастыря мне пришлось исполнить почти акробатический трюк, как раз перед репликой Леоноры «Не верю я своим глазам». По ходу действия я должен был с
обнаженной шпагой появиться на площадке, которая располагалась на высоте двух с небольшим метров над сценой, и оттуда эффектно спрыгнуть a la Дуглас Фер-бенкс. Чтобы совершить прыжок, я опирался на бутафорское дерево и перегибался через край площадки. И надо же было случиться, чтобы на третьем спектакле рабочие сцены забыли прибить дерево к площадке — оно пошло вниз вслед за мной. Прыгнув без поддержки, я больно стукнулся об пол коленями, но быстро собрался с духом. Мне с трудом удалось не сбить с ног Мартину Арройо, которая в тот вечер пела Леонору в очередь с Леонтин Прайс. Вместо слов «Set tu dal del disceso?» («Вы с неба спустились?») Мартина спела «Sei tu dal ciel cascato?» («Вы с неба свалились?»)*. Несмотря на физическую боль, я до самого конца сцены едва сдерживал смех. Приятели сказали мне после спектакля, что как раз этот эпизод выглядел особенно драматичным. Но истинной причины такого высокого драматизма они не ведали.
Когда сезон в «Метрополитен» закончился, я участвовал в концертном исполнении и записи Девятой симфонии Бетховена с Лейнсдорфом и Бостонским симфоническим оркестром. Через месяц, 20 мая 1969 года, состоялся мой дебют в лондонском «Ройял-фестивал-холл». Там я впервые пел в «Реквиеме» Верди с Гвинет Джонс, Жозефиной Визи и Рафаэлем Арье; оркестром «Нью Филармониа» дирижировал Карло Мария Джулини, с которым я тогда на эстраде встречался также впервые. Я восхищался его записью «Реквиема» — и сейчас считаю ее одной из лучших,— поэтому участвовать в исполнении этого произведения с Джулини было для меня волнующим событием. Трудно найти другого музыканта, который умел бы так, как Карло, сочетать мягкость и силу в дирижировании. Его манера преподнесения музыки особенно изысканна. Но в «Dies irae»** он, казалось, олицетворял бога-отца в день Страшного суда. И вовсе не потому, что дирижер делал что-то сверхъестественное или помпезно жестикулировал: Джулини просто наполнил звучание музыки такой устрашающей силой, что она заставляла содрогаться от ужаса. Вы действительно испытываете потрясение, когда видите, как человек столь доброжелательный, столь мягкий вдруг обретает мощь, которой обладает разве что господь бог в день гнева.
* Перевод дословный.— Прим. перев.
** «День гнева» (лат.)— одна из частей «Реквиема».— Прим. перев.
Если быть точным, то мое первое, неофициальное, выступление на Британских островах состоялось раньше— в Уэльсе. Я исполнил несколько арий в программе, которая была частью Международного хорового фестиваля в Лланголлене. Этот ангажемент предложила мне Маргерита Стаффорд, которая тогда работала в одном из артистических агентств. Она проявила такие яркие организаторские способности, что я убеждал ее открыть собственную контору, и сейчас она действительно с успехом ведет свое дело. В тот раз авиакомпания случайно отправила мой багаж намного дальше Лондона — в Иоганнесбург. Бедной Маргерите пришлось мчаться к «Мосс Бразерс», чтобы разыскать для меня подходящий фрак.