- Вот он, твой верный товарищ, - удаляясь в спальню, промолвил Гельфанд.
Срам, неуверенно ухмыляясь, тщетно пытался запихать ложки поглубже в карманы, и по вислоухой физиономии его разливалась робкая тупость, к которой Фрито за долгие годы научился относиться с приязнью. Не обращая на Срама внимания, Фрито в испуге воззвал к Магу.
- Но... но... мне еще многое нужно уладить. Мои вещи...
- Не беспокойся, - оветил Гельфанд, появляясь из спальни с двумя чемоданами в руках, - я уже позаботился их уложить.
Ясной, словно эльфийский камень, ночью, осыпанной колючими звездами, Фрито собрал своих спутников на выпасе за городом. Помимо Срама с ним отправлялись братья-двойняшки, Мопси и Пепси Ямкинскоки, оба очень шумные лишиться таких в дороге было одно удовольствие. Сейчас они весело носились по выпасу. Фрито призвал их к порядку, вяло удивляясь, с какой стати Гельфанд навязал ему в компаньоны двух виляющих хвостиками идиотов, которым никто в городке не доверил бы и обгорелой спички.
- Пошли, пошли! - закричал Мопси.
- Да, пошли, - поддержал его Пепси и, поторопившись сделать первый шаг, тут же плюхнулся дурной башкой оземь, ухитрившись расквасить нос.
- Ну, ты совсем плохой! - загоготал Мопси.
- А ты вдвое хуже! - ответил с подвыванием Пепси. Фрито возвел глаза к небу. Похоже, эпопея получится длинная.
Добившись, наконец, тишины, Фрито осмотрел свой отряд и его поклажу. Как он и опасался, все его наставления были забыты, каждый приволок с собой груду картофельного салата. Кроме Срама, впрочем, чей заплечный мешок оказался наполнен потрепанными романами и столовыми ложками Килько. Наконец, тронулись в путь, шагая, в соответствии с указаниями Гельфанда, по мощеному желтым клинкером Шнырому Тракту в сторону Гниля, - это был самый длинный участок их пути к Дольну. Маг велел им совершать переходы лишь под покровом ночи и пообок от Тракта, держа уши поближе к земле, глаза нараспашку, а носы в чистоте, что для Пепси после постигшей его неудачи было отнюдь нелегко.
Некоторое время они шли в молчании, ибо каждый погрузился в то, что у хобботов сходит за мысли. Фрито чем больше думал о предстоящем им долгом походе, тем сильнее тревожился. Спутники его весело подпрыгивали на ходу, обмениваясь пинками и норовя обогнать один другого, а сердце Фрито сжималось от страха. Вскоре его охватили воспоминания о более счастливых временах, и он принялся мурлыкать, а там и напевать древнюю песню гномов, которую выучил еще сидя на колене у дядюшки Килько, песню, сочинитель которой жил на свете задолго до того, как Нижесреднеземье оделось мраком. Начиналась она так:
Хей-хо, хей-хо,
Бездельничать легко,
Хей-хо, хей-хо, хей-хо, хей-хей,
Хей-хо, хей-хо...
- Отлично! Отлично! - запищал Мопси.
- Да, отлично! Особенно про "хей-хо", - прибавил Пепси.
- А как вы ее называете? - спросил Срам, который тоже знал три-четыре песни.
- Я ее называю "Хей-хо", - ответил Фрито.
Но песня не развеселила его.
Скоро пошел дождь, и все они рассопливились.
Небеса на востоке понемногу обращались из черных в жемчужно-серые, когда четверка хобботов, усталых и сморкающихся так, что у них едва не отрывались головы, остановилась и разбила лагерь в кустах собачьей ракиты, отстоящих на много шагов от небезопасного Тракта, - здесь они намеревались пересидеть день, отдыхая. Утомленные путешественники растянулись на земле под ветвями и, как положено хобботам, в течение нескольких часов закусывали гномовскими булками из запасов Фрито, хобботовским пивом и обваленными в сухарях телячьими отбивными. Затем, негромко стеная от тяжести, наполнявшей их животы, все повалились наземь и тут же заснули, и каждому снились свои особые хобботочьи сны, посвященные большей частью телячьим отбивным.
Внезапно Фрито проснулся. Уже опускались сумерки, и какое-то тошное ощущение в животе подтолкнуло его со страхом оглядеть Тракт из-за ветвей. Вдали он увидел наполовину заслоненную листьями темную и смутную фигуру. Она медленно и осторожно перемещалась вдоль идущего в гору Тракта, походя на высокого черного всадника верхом на каком-то громадном, пятнистом звере. Фрито, у которого прямо за спиной садилось предательское солнце, задержал дыхание, когда зловещие красные глазища всадника принялись обшаривать окрестности. На один миг Фрито показалось, что пылающие уголья пронизали его, но вот они близруко сморгнули и двинулись дальше. Грузный скакун, показавшийся испуганному Фрито огромным, безобразно перекормленным боровом, с фырканьем принюхивался к влажной земле, стараясь учуять запах наших путешественников. Спутники Фрито тоже проснулись и в ужасе замерли. Они не могли отвести глаз от страшного следопыта. Наконец следопыт пришпорил своего скакуна, громко и основательно испортил воздух и сгинул. Хобботов он не заметил
Хрюканье ужасного зверя давно затихло вдали, но нескоро еще решились хобботы нарушить молчание. Фрито поворотился к товарищам, попрятавшимся в мешки с провизией, и прошептал:
- Все в порядке. Уехал.
Из своего мешка выглянул далеко не уверенный в этом Срам.
- Разрази меня гром, если я не обмочился с испугу, - сообщил он и неуверенно захихикал. - Очень уж странно и страшно!
- Странно и страшно! - отозвались в унисон другие мешки.
- А еще страшнее получится, если я так и буду слышать эхо каждый раз, как открою хлебало! - и Срам по разу пнул каждый мешок, отчего мешки взвыли, но никакой готовности извергнуть свое содержимое не изъявили.
- Ишь, брюзгливый какой, - сказал один мешок.
- Брюзгливый, гад, - сказал другой.
- Хотел бы я знать, - сказал Фрито, - кем было это мерзкое создание и откуда оно взялось.
Срам опустил глаза в землю и поскреб подбородок.
- Я так себе мыслю, что это один из тех молодцов, насчет которых Губа-не-Дура просил не забыть предупредить вас, господин Фрито.
Фрито вопросительно уставился на него.
- Ну, эта, - сказал Срам, дернув себя за вихор и в виде извинения лизнув ступню Фрито, - теперь-то я, вроде, припомнил разговор со старым Губаном - как раз перед нашим уходом. Не забудь, говорил он, сказать господину Фрито, что его тут спрашивал какой-то вонючий чужак с красными гляделками. А я, значит, спрашиваю: Чужак? а он говорит: Ага, - говорит, я-то ему ни бе, ни ме, так он озлился да как зашипит на меня, да ну усища черные теребить. "Проклятье, - говорит эта непотребная тварь, - опять упустил!" А потом погрозил мне дубинкой, влез на свою свинью, и она у него опрометью поскакала вон из Засучек, а он еще что-то такое орал навроде "Наддай, Чумазая!" А я и говорю Губану: Очень странно! Зря я вам, конешное дело, раньше про это не рассказал, господин Фрито.
- Ну ладно, - сказал Фрито, - чего теперь горевать, на это и времени нету. Я не уверен, конечно, но не удивлюсь, если между тем чужаком и этим мерзким следопытом существует какая-то связь.
Сведя брови, Фрито задумался, но, как обычно, ничего не надумал.
- Во всяком случае, - сказал он, - идти в Гниль по
Тракту нам больше нельзя. Придется срезать через Злющую Пущу.
- Злющую Пущу? - хором взвыли мешки.
- Но господин Фрито, - сказал Срам, - там, бают, эта... привидения водятся!
- Может и водятся, - тихо ответил Фрито, - а только остаться здесь, это все равно что разлечься на блюдечке с голубой каемочкой.
С помощью нескольких крепких пинков Фрито и Срам торопливо вытряхнули двойняшек из мешков, и вся компания подкрепилась раскиданными вокруг огрызками телячьих отбивных, дивясь пикантному вкусу, сообщенному телятине нежданной приправой из уже облепивших объедки древесных клопов. Затем путешественники тронулись в путь, причем близнецы тонюсенько стрекотали в небезосновательной надежде сойти по ночному времени за мигрирующих тараканов. Они шагали на запад, лихорадочно цепляясь за любую возможность треснуться мордой об землю, спеша, чтобы достичь безопасной лесной сени еще до восхода солнца. Фрито подсчитал, что за два дня они прошли две лиги, совсем неплохо для хобботов, а все-таки маловато. Чтобы назавтра достичь Гниля, придется пересечь лес за один переход. Шли молча, только тихо поскуливал Пепси. "Опять этот дурень нос расквасил, - думал Фрито, - да и Мопси что ни шаг, то валится". Но долгая ночь кончалась, на востоке светлело, и ровный путь сменился буграми, наростами и прыщами рыхлой и ноздреватой земли, отдающей цветом как бы в телячьи мозги. Пока путники ковыляли по ней, прорость уступила место молодым деревцам, а там и взрослым - огромным, недовольного вида деревьям, иссеченным и скрюченным ветром, дурной погодой и артритом. Скоро лес поглотил путников, отрезав от дневного света, и новая ночь накрыла их, словно смрадное полотенце общей душевой. Многие годы назад здесь стоял приятный, радостный лес, в котором весело шумели опрятно причесанные ивы-шелюги, щеголеватые ели и грациозные сосны, резвились зудливые бородавочки и малость тронутые бурундуки. Теперь же деревья состарились, пошли пятнами чихотного мха и ножной плесени, и Чистые Рощи обратились в Злющую Пущу, полную старческих причуд.