Айла убирает со стола, выбрасывая мусор в ведро, затем присоединяется ко мне у окна.
Снег перестал падать, небо прояснилось, и солнце освещает бесконечный белый пейзаж, на котором люди катаются на лыжах по маршруту менее чем в миле от хижины.
– Стефан, – представляюсь я.
Девушка кивает, и пока я смотрю на ее профиль, она глядит в окно.
– Что теперь?
– Прокатимся на лыжах?
Она резко поворачивает голову и широко раскрывает глаза.
– Я не умею кататься на лыжах или сноуборде. Может, лучше на санках?
Я поджимаю губы.
– С детства на них не катался.
– Будет весело.
– Уговорила. – нащупываю свой телефон в кармане, достаю его и звоню мистеру Гомеру. Меня отправляют на голосовую почту. Я набираю снова. Звоню три раза, прежде чем он, наконец, берет трубку.
Айла выжидающе смотрит на меня. Она милая и симпатичная, я беру прядь ее волос, накручиваю на палец, чтобы успокоиться и не рявкнуть на Гомера за то, что он заставил меня названивать по сто раз.
– Вы ездили в магазин? – спрашиваю я. Я плачу ему за то, чтобы он заботился о доме и запасался едой к моему возвращению.
– Еще нет, Стеф.
– Захватите что-нибудь и на ужин.
– Например? – уточняет он.
– Не знаю. – убираю телефон от уха. – У тебя есть какая-нибудь аллергия? – спрашиваю Айлу.
Та качает головой.
– Она ест все, – сообщаю я Гомеру и вешаю трубку.
Айла смеется, когда я хватаю ее куртку, набрасываю ей на плечи и направляюсь к двери.
– Возьмем зимние костюмы и прочее дерьмо на Дне.
Она просовывает руки в рукава куртки, следует за мной к двери, спускается по ступенькам, и мы отправляемся на склон.
– Дно – это где?
– Увидишь.
Дном я называю крошечный городок, созданный исключительно для туристов. Два мотеля, три частных дома, несколько магазинов и главное здание с рестораном, примыкающим к лавке, где можно арендовать или купить все, что нужно для зимнего отдыха. Стоим в очереди среди семей с детьми. Возбужденные, они бегают повсюду, и я просто жду, когда кто-нибудь из них поскользнется и упадет или наткнется на мою ногу и выбьет себе зубы. Айла подпрыгивает на месте, и, хотя мы в помещении, ее дыхание туманит воздух, когда она дует в сжатые в кулаки руки.
Я ставлю ее перед собой, беру за руки и вместе со своими засовываю их ей в карманы. Ее тело, прижатое к моему, напрягается, и я провожу большим пальцем по ее гладкой холодной коже руки. Понимаю, что давлю на нее, словно грузовик, но девушка привыкнет. И, честно говоря, она ведь всегда может послать меня на хер. Я принимаю отказы, хотя, откажи она мне, я бы просто старался немного больше и немного усерднее. Айла мне очень нравится. Она идет в ногу со временем и своими обстоятельствами. Я это ценю.
Продавец за прилавком в шапочке, из-под которой торчат фиолетовые пряди, улыбается, когда мы подходим ближе.
– Чего желаете?
– Понятия не имею, – отвечаю.
Продавец моргает.
– Дайте нам все для катания на санках. Костюмы, шапки, перчатки, санки? –объясняю я.
– У нас есть санки, а есть тюбинг для детей, которые любит кататься в одиночку. Что предпочитаете?
Я толкаю Айлу локтем.
Она понимает намек.
– Тюбинг, пожалуйста.
Девушка кивает, печатает на экране, затем наклоняется над прилавком в поисках чего-то.
– Сколько у вас детей?
– Пока ни одного, – отвечаю я.
Продавец печатает еще что-то и разворачивает экран ко мне.
– Два билета для взрослых и вещи, которые вам понадобятся.
Я просматриваю список на экране.
– Фантастика, – говорю я и оплачиваю счет. Как только с этим покончено, девушка указывает на конец длинного прилавка, и мы берем вещи, надеваем зимние костюмы и выносим тюбинги на улицу. У Айлы розовый, у меня голубой с улыбающимся слоном. У меня даже есть надувная спинка, за которую можно держаться. Мне не нравится, что у нас два тюбинга вместо одного семейного, но позволить Айле самой принять решение было важно. Я играю, чтобы выиграть, а не для того, чтобы доставить ей еще больше неудобств.
Снаружи, стоя в очереди на подъемник среди детей, которые доходят мне до бедра, Айла смотрит на проезжающие мимо кресла и бледнеет.
– Боишься высоты? – спрашиваю я.
– Вроде того.
– Хижина находится недалеко от вершины холма, и ты, похоже, не возражала, когда туда поднималась.
– Это отличается от подъемника.
– Можем пойти пешком. – хватаю пустое проезжающее кресло и обнимаю Айлу за талию. Она визжит, и я сажаю ее на сиденье, тоже запрыгиваю на него, устраиваясь рядом с девушкой. Глаза Айлы закрыты.
– О, боже, я не могу смотреть.
– Мы в двух футах от земли, – невозмутимо говорю я. Это мини-подъемник, который поднимается на мини-холм. Пытаюсь понять ее страхи, борьбу и прочее дерьмо. Я так мало чего боюсь, что не хочу показаться бессердечным ублюдком.
Айла толкает меня локтем.
– Нет.
– Да.
Она подглядывает одним глазом.
– О, и правда. Все не так уж плохо. – затем она поворачивается. – О, нет.
– Смотри вперед.
– Меня сейчас стошнит.
– Мы почти приехали.
– Нет, нет, нет, меня сейчас стошнит.
– Все будет хорошо. Смотри, – я указываю. – Дети уже спрыгивают.
Айла сжимает мою руку. Так вот, если бы я это спланировал, все прошло бы не так хорошо, как сейчас. Я стану героем на тюбинге, а героев все любят. Когда подходит наша очередь спрыгивать, я передаю ей свой тюбинг, чтобы она держала оба.
– Давай, – командую я.
Хватаю ее за талию и спрыгиваю с этой штуки в снег, твердо приземляясь на свои нескользящие ботинки, держа Айлу другой рукой. Она смотрит на меня снизу вверх, ее щеки розовые, губы мягкие, зеленые глаза сверкают на солнце. Ее взгляд опускается на мой рот.
– Лучше? – спрашиваю я.
– Ну, теперь предстоит как-то спуститься вниз.
– Ты сама предложила покататься на санках.
– Только потому, что не катаюсь на лыжах. Но теперь, когда мы здесь, я и санках боюсь кататься, и чувствую себя ужасно, что ты заплатил за все это, а я такая трусиха...
Я накрываю ее губы своими и обхватываю ее затылок, наклоняя голову так, чтобы удобнее было вторгнуться в нее своим языком. Девчонка тает от моих прикосновений, ее тело, вместо того чтобы напрячься, расслабляется, и она гладит мой язык своим. Член подпрыгивает, готовый к траху, но здесь повсюду дети. Какой-нибудь папаша ударит меня лопатой по затылку и закопает тут.
Помня об этом, я чмокаю Айлу в губы, затем облизываю свои.
– Иди и положи свой тюбинг вон туда, – указываю на место, где люди оставляют такие вещи, как рюкзаки и сумки для подгузников.
Айла мило краснеет, но делает то, о чем я ее прошу, а я в свою очередь бросаю свой тюбинг на снег и наблюдаю, что делают дети. Один мальчишка прыгает в тюбинг животом вниз и, раскинув руки, кричит во все горло, когда скользит вниз, словно ракета. Мы не будем такое повторять. Следующая за ним в очереди девочка садится и сидит на тюбинге, свесив маленькие ножки. Я делаю то же самое, поднимая свои здоровенные ноги, и продолжаю наблюдать за ней. К ней подходит отец и смотрит на меня, наклонив голову. Мне требуется секунда, чтобы понять убийственный взгляд на его лице. Он думает, что я подонок. Во мне много ужасных вещей, но только не это. Я продолжаю пялиться на него, провоцируя подойти ко мне, потому что я чертовски обижен на его предположительное мнение. Он снимает свою дочь с тюбинга и садится в него сам, затем помещает ее между ног, взлетает и свирепо на меня оглядывается.