- Привыкли, чтобы вами очаровывались?
- Вовсе нет. Просто к слову пришлось.
- Я тоже - к слову. Когда-то, еще девчонкой, хотела убить вас. Высмотрела у Леонида Максимовича пистолет, узнала, где он его хранит, и если бы в восемьдесят втором повстречала вас, наверняка застрелила бы.
- Почему только в восемьдесят втором?
- Я еще не жила у Закалюков, только приходила к Леониду Максимовичу, а на Полину смотрела зверенышем, знала, что она ваша двоюродная сестра и несостоявшаяся невеста.
- Считали меня виновным в гибели отца?
- Считала. Но уже не считаю.
- Да, я читал вашу статью. От кого вы узнали о действительных обстоятельствах гибели капитана Тысячного?
- Это не имеет значения.
- Мне представляется, что я вправе знать.
- Мне сказал об этом подполковник Петренко.
- Следователь по особо важным делам?! - Олег невольно придвинулся к ней.
- Бывший следователь, - с некоторым запозданием отодвинулась от него Мирослава. - Он был уже на пенсии, тяжело болел и умер чуть больше двух месяцев назад. Незадолго до смерти велел сыну разыскать меня, привести к нему. Но разговор наш длился недолго, Петренко было уже очень худо.
- Что он рассказал вам? - нетерпеливо спросил Олег.
- Рассказал, как тогда получилось. Транспорт со спецгрузом должен был сопровождать другой офицер, но в последние минуты что-то произошло - то ли этот офицер заболел, то ли его по какой-то причине отстранили - и сопровождающим назначили отца. Отец впервые участвовал в таком деле и, очевидно, не сориентировался.
- Что еще рассказал Петренко?
- Что в отца стреляли не вы. Но я уже догадывалась об этом. А мама с самого начала была уверена, что вы не могли.
- Увы, Мирослава Игоревна, мог, - после непродолжительной паузы, твердо сказал Олег. Девушка недоуменно посмотрела на него.
- Я просила называть меня Славой.
- После того, что я скажу, вы вряд ли позволите обращаться к вам столь фамильярно.
- Ой, оставьте этот высокий штиль! - недовольно поморщилась она. Вряд ли позволите... Столь фамильярно... Уши вянут! Изъясняйтесь нормальным языком. И говорите что угодно, я не обижусь. Больше чем вы обидели меня однажды, не обидете. А свое полное имя я терпеть не могу слишком претенциозно. Ну, говорите, я слушаю!
- Вы сделали поспешный и потому неправильный вывод об истинном виновнике гибели вашего отца. В том, что произошло тогда, были повинны многие люди. Свою лепту в общую вину внес и я, когда умолчал о том, что стало мне известно уже после гибели капитана Тысячного. Хуже того, я дал подписку не разглашать эти сведения.
- И об этом мне сказал Петренко. Он признался, что принудил вас дать такую подписку.
- Он сказал вам не всю правду. Я принял его условие только после того, как он принял мое. К тому же, Петренко не мог сказать вам то, что скажу я. Роман Семенович лишь предупредил мой выстрел. Промедли он секунду, и в капитана Тысячного выстрелил бы я. Разумеется, не зная, что он офицер госбезопасности.
- Не выдумывайте, - замотала головой девушка. - Вы были ранены и не могли стрелять.
- Так сказал Петренко?
- Об этом я знала без Петренко! А вы снова пытаетесь прикрыть собой родственничка-забулдыгу. По-моему, у вас это переросло в комплекс самопожертвования, как у камикадзе.
Олег расстегнул куртку и ворот рубашки, оттянул их, обнажив изуродованное шрамом плечо.
- Вот, можете убедиться. Я был ранен в левое плечо, а пистолет держал в правой руке.
Мирослава встала, наклонилась к нему, осторожно кончиками пальцев коснулась неровных рубцов шрама. В какой-то миг Олегу показалось, что она ласкает его плечо. Но затем девушка бесцеремонно расстегнула еще две пуговицы его рубашки, ткнула пальцем в шрамы на груди.
- А это кто вас?
- Моджахеды под Кандагаром.
- Значит, первую пулю получили от своего, а эти от врагов?
- Я давно не считаю моджахедов врагами. Они защищали свое право решать свои проблемы самостоятельно.
Мирослава выпрямилась, посмотрела на него в упор.
- А мой отец выполнял свой долг!
- Когда человек убежден, что исполняет долг, он не теряет самообладания, - выдерживая неприязнь ее взгляда, возразил Олег. Простите, что говорю об этом, но вы не только дочь капитана Тысячного, вы еще и журналист. Стало быть, должны знать всю, а не только приемлемую для вас часть правды. Трагедия на Городокском шоссе - не следствие чьих-то ошибок, недоразумений, хотя ошибки, недоразумения имели место. Но все было гораздо сложнее и бесчестнее, чем это вам представляется.
Мирослава потупилась, но затем вскинула голову, передернула плечами.
- Это мне уже объяснили: виноваты были коммуняки, Брежнев, Андропов и иже с ними.
Олег неодобрительно покачал головой, хотел этим ограничиться, но не сдержался.
- Коммунистами были не только Брежнев, Андропов, но еще восемнадцать миллионов человек, большинство из которых искренне верили в светлое будущее, также как другие верят во второе пришествие, а третьи - в переселение душ. Верующие и апологеты веры не равнозначны. Первые за веру шли на костер, вторые наживались на ней, торгуя индульгенциями. Так было и так будет всегда. И не надо путать грешное с праведным.
- Я имела в виду, что сейчас на коммунистов списывают все, смутилась Мирослава.
- Вот именно, что списывают! Но это не тот случай, который надо списывать.
- Что вы хотите этим сказать?
- Всех обстоятельств и я не знаю, могу только догадываться. Но догадки - категория коварная и лучше держать их при себе. Скажу одно: эта история еще ждет тщательного и беспристрастного расследования и преподносить ее как сенсацию, да к тому же, между прочим, в связи с другими, пусть тоже немаловажными, но другими событиями - безответственно.
С полминуты Мирослава смотрела на него потемневшими до густой синевы глазами, словно пыталась загипнотизировать, но затем отвела взгляд, сказала требовательно:
- Давайте еще сигарету! И приведите себя в порядок, вон рубашка до пупа расстегнута. А чтобы вас не смущать, я пройдусь. Заодно соберусь с мыслями. В вашем присутствии они разбегаются.
20
Мысли Олега тоже требовали упорядочения, их было слишком много, и тех, что донимали его на протяжении одиннадцати лет и тех, что появились полчаса, минуту назад в нелегком разговоре с дочерью капитана Тысячного. Он поверил в ее искренность, порядочность, которую она почему-то прятала за напускной грубоватостью, не красящим ее цинизмом. Ей был свойственен максимализм, очевидно заимствованный у своей воспитательницы, но, в отличие от Полины, она умела выслушивать собеседника, думать над услышанным, что свидетельствовало в ее пользу. Сложнее было с ее отношением к Леониду, тут с порога отбрасывалась любая критика. Олег поймал себя на том, что хочет чтобы Мирослава поверила - он не желает зла ее кумиру, но вправе требовать от него честной игры...
Мирослава вернулась минут через десять. Она сняла пояс, убрав напуск, и платье удлинилось, прикрыв икры, которые Олег не успел разглядеть, оценить - не до того было. Девушка села на прежнее место, заложив ногу за ногу и обхватив руками прикрытое подолом колено.
- Не в порядке оправдания, но во имя истины, - продолжала она прерванный разговор, - перед тем, как предложить статью редакции, я хотела встретиться с вами, чтобы уточнить детали. Даже билет на киевский поезд приобрела, взяла у Пети ваш адрес, номера телефонов. Дважды звонила в ваш офис, но не могла дозвониться. В третий раз нарвалась на секретаршу, или кто она у вас там, спросила, когда можно застать вас. Но эта мегера учинила мне такой допрос, что я бросила трубку.
- Только из-за мегеры не поехали?
Мирослава неопределенно повела плечами.
- Была еще одна причина, но о ней вам не надо знать. Так что давайте мне дальше по мозгам. За эту статью мне уже набили одно место, которое для того и предназначено. А вы сразу по мозгам и без жалости. Да, уж Бог с вами, как-нибудь стерплю. Значит, по-вашему, я искажаю факты, тасую их с учетом личных симпатий и антипатий. И вообще я подлючка, девка, которая переспала со всем городом.
- Этого я не говорил.
- Но так думаете. Ведь вас соответственно подготовили к встрече со мной ваши родственнички. Будете отрицать?