История, о которой пойдет речь, началась 21 декабря 1908 года.
Вечером, вскоре после семи часов по гринвичскому времени, в западном полицейском участке появилась горничная Элен Лэмби. Ее внешний вид говорил о том, что произошло нечто необычайное. Несмотря на стоящий в эти дни в Глазго трескучий мороз, она была в одном только легком платье; лицо ее выражало ужас. Она сбивчиво сообщила, что ее госпожа, 82-летняя мисс Марион Гилхрист, убита. В половине седьмого горничная отправилась по поручению хозяйки за вечерней газетой, а вернувшись, застала старую даму лежащей в луже крови подле тяжелого, обитого кожей стула.
Дежурный полицейский Нейл вызвал двух своих коллег - Брайена и Тренча - и отправил их вместе с Элен на место происшествия.
Марион Гилхрист жила в собственном доме на Вест-Принц-стрит, 15. Приглядевшись внимательно, полицейские обнаружили в бельэтаже скрытую обоями дверь, ведущую в соседний дом. За этой потайной дверью оказались еще три комнаты, обставленные для больших приемов.
Горничная, похоже, искренно удивилась, когда Тренч указал ей на эти комнаты. По ее словам, хотя она прослужила у мисс Гилхрист три года, она понятия о них не имела.
- Днем госпожа наверняка ими не пользовалась, - сказала она. - Иначе я что-нибудь заметила бы.
- А по вечерам? Собирались здесь гости?
Горничная пожала плечами:
- Об этом мне ничего не известно. Я кончала работу в семь часов, и мисс Гилхрист сразу же меня отсылала.
Тем временем Брайен осмотрел большую, отделанную деревянными панелями гостиную и нашел убитую точно в таком виде, как рассказывала горничная. Марион Гилхрист лежала посреди комнаты в луже крови, а рядом, явно не на своем месте, стоял обитый кожей стул. Так как никакого другого орудия поблизости не было, Брайен сделал вывод, что старую даму убили именно этим тяжелым стулом, забрызганным сейчас кровью.
Неподалеку от стены стоял старинный резной секретер. Дверцы его были распахнуты, ящики выдвинуты, повсюду остались многочисленные следы окровавленных пальцев. Тут же на полу валялась шкатулка из дорогого дерева, в которой, как при первом беглом осмотре установил полицейский, находились чеки, векселя, долговые расписки и тому подобные документы. Все они были перерыты, точно кто-то в большой спешке искал определенную бумагу.
Осмотрев соседнюю с гостиной спальню, полицейские быстро пришли к заключению, что убийство было совершено не с целью обычного ограбления. На ночном столике лежали в перламутровой чашке золотые браслеты и кольцо с большим бриллиантом. В бельевом шкафу под простынями и наволочками находились толстые пачки ассигнаций в фунтах и долларах, а также шкатулка, полная драгоценных камней.
В задачу обоих полисменов не входило производство следствия. Им надлежало только обеспечить охрану места преступления и дождаться прибытия комиссии по расследованию убийств. Дело, однако, происходило за несколько дней до рождества, и в полицейском управлении все уже настроились на праздничный лад, так что время шло, а комиссия по расследованию убийств все не появлялась.
Брайен, прослуживший в полиции чуть не сорок лет, но, как свидетельствует его невысокий чин, не отличавшийся особым усердием, сел в кресло и задремал. Однако молодому, более интеллигентному и любознательному Тренчу претило пассивное ожидание, и он стал расспрашивать горничную об обстоятельствах, при которых она обнаружила труп.
Оправившись от первого испуга, девушка охотно и подробно рассказала, как все произошло. Возвращаясь с вечерней газетой, она столкнулась у портала с проживающим по соседству доктором Адамсом, который сказал, что услышал доносившиеся из дома мисс Гилхрист крики о помощи и поспешил сюда. Но дверь оказалась на запоре (мисс Гилхрист, оставаясь одна, всегда запирала ее), и на стуки никто не отозвался, так что, когда подошла горничная, доктор собирался повернуть назад.
Они как раз обсуждали, что бы такое могли означать эти крики, когда дверь неожиданно отворилась и из дома выскочил человек, бросившийся прочь, прежде чем они успели сообразить, что происходит.
Тренч, стоя на коленях, перебирал в это время векселя, стараясь расшифровать фамилии неисправных должников. Поэтому он только рассеянно спросил: