Он вышел на посадочную площадку. Там уже дожидался турболет.
— Каллин-Билдинг, — бросил он пилоту-роботу.
На душе у него было тоскливо.
Пульт интеркома в кабинете Уолтона расцветился огоньками, как рождественская елка. Горели все сигнальные лампочки, каждому из абонентов внутренней связи было невтерпеж переговорить непосредственно с самим директором. Уолтон переключил тумблер пульта на режим «прием», показывая всем жаждавшим с ним связаться, что вернулся в кабинет, и первым, чье изображение сформировалось на видеоэкране, оказался Ли Перси.
— Только что слушал речь, которую вы произнесли сегодня утром у входа в здание Бюро, — сказал он, улыбаясь. — Ее транслируют во всех выпусках последних известий, Рой. Прекрасная речь! Просто великолепная! Очень сомневаюсь, что нам удалось бы придумать что-нибудь лучшее.
— Очень приятно слышать, — ответил Уолтон. — Это была самая настоящая импровизация.
— Тогда еще лучше. Вы просто гений, полностью в этом уверен. Однако я хотел прежде всего сказать не об этом, а доложить, что мы завершили работу над телепрограммой, посвященной памяти директора Фиц-Моэма и готовы выпустить ее в эфир. Начало на всех каналах массовой информации ровно — ровно в 20.00… Без каких-либо перерывов в течение часа. Все получилось в самом лучшем виде. Просто отменно.
— В программу включили мою речь?
— А как же иначе, Рой. И, кроме того, тщательно отредактированное выступление. Таким образом, сегодня в эфир выходят две ваши речи.
— Пришлите копию моей речи, прежде чем она пойдет в эфир, — распорядился Уолтон. — Я хочу прочесть ее и утвердить текст, раз уж его предполагают вкладывать в мои уста.
— Естественно, Рой. Можете не беспокоиться.
— Я хочу прочесть выступление заблаговременно! — повысив голос, отчеканил Уолтон.
— Хорошо, хорошо. Я совсем не страдаю тугоухостью. Я тотчас же переправлю вам текст. Успокойтесь. Не годится вам, Рой, выходить из себя.
— Я не позволю доводить меня до такого состояния, — предупредил Уолтон, после чего прервал контакт с Ли Перси, а на экране мгновенно сформировалось изображение следующего подчиненного, домогавшегося его, одного из техников узла связи.
— В чем дело?
— Мы получили еще одно сообщение от Мак-Леода, сэр. Примерно полчаса назад, и с тех пор тщетно пытаемся с вами связаться.
— Я отсутствовал. Передайте мне текст сообщения.
Техник развернул лист бумаги.
— Вот что в нем говорится: «Сегодня ночью прибываем в Найроби, к утру будем в Нью-Йорке. Мак-Леод».
— Прекрасно. Передайте ему подтверждение получения и скажите, что я все утро буду свободен, чтобы встретиться с ним тотчас же по прибытии.
— Слушаюсь, сэр.
— А с Венеры никаких вестей?
Техник покачал головой:
— Ни звука. Нам вообще не удается выйти на связь с доктором Лэнгом.
Уолтон нахмурился. Его уже начинало беспокоить, не случилось ли чего с десантом переустроителей.
— Пожалуйста, ни в коем случае не прекращайте попыток связаться с ним, ясно? Организуйте круглосуточное дежурство у приемной аппаратуры. Не экономьте сверхурочные. Делайте все, что хотите, но свяжитесь, черт побери, с Лэнгом!
— С-слушаюсь, сэр. Какие еще будут указания?
— Никаких. Освободите канал связи.
Как только прервалась связь с двадцать третьим этажом, Уолтон выключил аудиовизуальный блок интеркома, оставив без внимания еще добрый десяток жаждавших с ним связаться, о чем свидетельствовала длинная вереница горящих лампочек на пульте — большинство абонентов интеркома не оставили надежды узреть своего начальника. Уолтон включил информационный канал телевизионной сети.
Как раз сейчас передавали выпуск новостей. Рой подрегулировал четкость изображения и увидел на экране себя, стоявшего у входа в Каллин-Билдинг и глядящего прямо в объектив телекамеры, а на заднем плане
— скрюченное тело в пальто. Мертвого гершелита.
Уолтон на экране говорил:
— …Человек этот сам напрашивался на неприятности. Деятельность Бюро Выравнивания полностью отвечает самым сокровенным чаяниям людей доброй воли на всем земном шаре. Гершель и его сторонники пытаются посеять смуту в умах и сердцах людей, ввергнуть мир в пучину беспорядков и хаоса. Я, естественно, не одобряю насилие в какой бы то ни было форме, однако служение целям ВЫНАСа — моя святая обязанность. Его противников я рассматриваю как людей недалеких, введенных в заблуждение вот такими доморощенными агитаторами.
Он улыбался в камеру, однако в улыбке было нечто холодное, непреклонное, и это немало удивило Уолтона, глядящего на телеэкран. «Боже мой, — подумал он. — Неужели так оно и есть на самом деле? Неужели я действительно стал таким жестоким и черствым?»
По-видимому, стал. Рой глядел на то, как величественно он развернулся и с гордым видом прошел в Каллин-Билдинг, цитадель ВЫНАСа. Во всей его манере поведения четко просматривалось испытываемое им чувство превосходства, сознание своего права распоряжаться судьбами миллионов людей.
А комментатор тем временем говорил:
— Произнеся эту прочувствованную речь, директор Уолтон направился в свой кабинет продолжать нести взваленное им на себя бремя. Вырывать жизнь из когтей смерти, нести людям радость, избавляя их от горестей — вот конечная цель всей деятельности ВЫНАСа, и вот тот человек, которому доверено достижение этой цели. Рой Уолтон, мы приветствуем вас!
На экране появился портрет директора Фиц-Моэма.
— Тем временем, — продолжал комментатор, — сегодня состоялась кремация предшественника Уолтона на посту директора Бюро, покойного Д.Ф.Фиц-Моэма. Полиция не оставляет попыток раскрыть террористическую группу, повинную в этом злодейском убийстве, и сообщает о весьма высокой вероятности успеха. Сегодня вечером по всем каналам будет транслироваться специальная программа, посвященная памяти этого великого человека. Спасибо тебе, доктор Фиц-Моэм. Покойся с миром!
Ощутив подкатывающийся к горлу комок, Уолтон выключил телеэкран. Невозможно было не восхищаться Ли Перси: глава пропагандистского аппарата Бюро знал толк в своем деле. Воспользовавшись совсем небольшой помощью со стороны Уолтона, экспромтом произнесшего речь перед входом в главное здание Бюро, Перси ухитрился урвать огромный кусок драгоценнейшего эфирного времени для популяризации ВЫНАСа. Как бы подтверждая древнюю как мир поговорку — нет худа без добра.
А пульт интеркома все еще продолжал светиться множеством огоньков. Казалось, он готов вот-вот взорваться, не выдержав нагрузки, которую ему приходилось терпеть, сдерживая натиск измочаленных длительным ожиданием, но все еще не потерявших надежды связаться с Уолтоном абонентов. Уолтон прикоснулся к красной кнопке в верхней части пульта, и на видеоэкране возникло лицо главы службы безопасности Селлорса.
— Селлорс докладывает, сэр. Мы все еще разыскиваем этого Ламарра. Пока нигде не удается его отыскать.
— Что?
— Мы проследили его до самого дома. Он вошел, все было вроде бы вполне нормально. А вот затем исчез, притом совершенно бесследно. Мы перетряхнули весь город — безрезультатно. Что делать, сэр?
Уолтон почувствовал, как у него задрожали пальцы.
— Объявите розыск по всем Аппалачам. Нет, что там Аппалачам — по всей стране! Разошлите повсюду приметы. У вас есть его фотография?
— Да, сэр.
— Покажите ее по всем телеканалам. Скажите, что найти этого человека жизненно необходимо для безопасности населения всего земного шара. Разыщите его, Селлорс.
— Попробуем, сэр.
— Никаких отговорок, Селлорс — вы обязаны его отыскать. Если не удастся этого сделать в ближайшие восемь часов, объявите розыск во всемирном масштабе. Он может оказаться где угодно, но ведь где-то он все-таки должен быть!
Уолтон отключил видеоканал и не стал подключать следующего абонента. Вместо этого он велел секретарше:
— Дайте, пожалуйста, указание всем, кто еще пытается пробиться непосредственно ко мне, обращаться по своим делам к моему заместителю Эглину. Если же они станут возражать, передайте, чтобы обращались ко мне в письменном виде, а полученные таким образом материалы препровождайте ко мне. Сейчас я просто не в состоянии переговорить со всеми желающими. — Задумавшись на мгновение, он добавил: — И соедините меня с Эглином, прежде чем переадресуете к нему все вызовы.