Она сразу же подошла ко мне в вестибюле и попыталась вступить в ни к чему не обязывающий разговор — о погоде, о метро, но я прервал ее:
— Давай лучше помолчим — так будет легче.
Она взглянула на меня с удивлением и благодарностью:
— Спасибо.
На этаже, где находилась Робин, у лифта стоял полицейский. Мое присутствие ему не понравилось, но миссис Кеннеди — я не мог даже мысленно назвать ее Рита — уверила его, что я — родственник, и он пропустил нас, вручив каждому белый пластмассовый пропуск.
Пока мы шли по коридору, миссис Кеннеди, не глядя на меня, сказала:
— Я знаю, что у тебя в последние годы хватило и своих неприятностей, Митч. И не виню тебя в том, что ты не хотел впутываться в эту историю. Извини, что я приходила к тебе домой и пыталась заставить помочь нам.
— Тогда, — ответил я, — мне не верилось, что от меня может быть какой-то прок. Да и сейчас не знаю, смогу ли помочь.
— Я день и ночь молюсь, — сказала она, — чтобы Бог помог тебе, а ты — нам.
Мы показали наши пропуска стоявшему возле двери охраннику, он щелкнул замком, и теперь вот мы были внутри — я, отойдя в самый дальний угол и стараясь не привлекать к себе внимания, а мать с дочерью тем временем тщетно пытались скрыть друг от друга свои истинные чувства.
Робин бросила только мимолетный взгляд в мою сторону, и я был даже не уверен, узнала ли она меня. Когда миссис Кеннели наконец произнесла:
— Дорогая, с тобой также хочет поговорить Митч Тобин, — Робин повернула голову и посмотрела на меня с покорным ожиданием запуганного ребенка.
— Как дела, Робин? — спросил я.
— Хорошо, — слабым голосом ответила она. Глупый вопрос и машинальный ответ, но мне нужно было что-то сказать, а я был не готов к разговору. Собственно, я уже узнал то главное, зачем сюда пришел: убедиться, надежно ли охраняют Робин. Убийца теперь наносил удары налево и направо, испытывая страх, причина которого мне была пока не ясна, и в любой момент мог прийти к выводу, что совершил ошибку, оставив в живых Робин Кеннеди, свидетельницу, которая не сегодня-завтра могла разобраться в хаосе, творящемся в ее голове и начать давать показания. Он пошел тогда на оправданный риск, в расчете на то, что если она когда-нибудь потом и сумеет вспомнить все то, что видела, то ей никто не поверит, но с тех пор, возможно, охоты рисковать у него здорово поубавилось. Если бы он мог как-то проникнуть сюда и разделаться с Робин, выдав это за инцидент или самоубийство, и выбраться отсюда незамеченным, тогда мог бы вздохнуть с облегчением. В этом случае не было бы ни суда над Робин, ни дальнейшего расследования, ни опасения, что единственный свидетель вдруг заговорит.
Поэтому я хотел выяснить, какова вероятность, что ему это удастся — проникнуть к Робин и выбраться отсюда — и теперь я убедился, что вероятность эта ничтожно мала. Охраны было достаточно, чтобы исключить возможность проникновения к ней постороннего.
Если, конечно, убийца не был полицейским. Тем самым, со странностями, приятелем Айрин. Который как-то был связан с Донлоном.
Но об этом я потом подумаю. А сейчас Робин стояла посреди комнаты, глядя на меня — вежливо, терпеливо и отстранение. Я спросил:
— Робин, можно поговорить с тобой о том, что произошло в то утро, или ты расстроишься?
Она слабо улыбнулась и покачала головой:
— Я не расстроюсь. Я просто ничего не помню.
— На чем обрывается память? На том, как ты поднялась наверх?
— Нет, сэр. Я вообще ничего не помню про то утро.
— Ничего? Ни как ты встала? Ни как ехала с Терри и Джорджем в машине?
— Вообще ничего. Конечно, впоследствии мне об этом рассказали, поэтому я знаю, как и что, но вспомнить ничего не могу.
— А потом? Ты помнишь, как увидела меня, когда спустилась вниз?
— Вас, сэр? — Она наморщила лоб. — Нет, ничего не припомню до тех пор, пока не очнулась здесь. Легла в свою кровать предыдущей ночью, заснула и проснулась здесь. — Она вымученно улыбнулась матери. — Жуткий был момент.
— Врачи с тобой беседовали? — спросил я.
— Психиатры, вы хотите сказать? Да, конечно. — Она снова наморщила лоб и спросила:
— А вы там были? В “Частице Востока”?
— Да. Когда ты спустилась вниз.
— Почему?
— Почему я был там? Ты меня попросила прийти.
— Я попросила? Простите, но я ничего не помню. Это было в то утро?
— Нет. За день до того. Ты пришла ко мне домой. Разве ты этого тоже не помнишь?
— В какой дом?
— В мой дом.
Мать ее, приходя во все большее отчаяние, теперь вмешалась в разговор:
— Робин, дорогая, ты не устала? Может, тебе отдохнуть? Мы можем прийти в другое...
— Нет, не надо, — перебила Робин. — Я хочу, чтобы вы знали. — Глядя на меня, она сказала:
— Я не знаю, кто вы такой. Ваше лицо мне кажется знакомым, но где я вас видела, припомнить не могу.
Миссис Кеннеди, голосом, почти срывающимся на истерический визг, поспешно произнесла: