— В душу плюют, когда ты это позволяешь. И я рада, что тебя выперли из «Снабсбыта». Да, рада! За тебя. Наконец-то ты вырвалась из этого болота. Давно было пора.
— Ты не так громко, Зайка недавно легла… — Тамара напомнила о дочери, чтобы прервать упреки. Потому что обиделась: уж единственная подруга могла бы и посочувствовать. — Нет, так нельзя. А если все будут бегать, как крысы с корабля?
— Вот всем и будет хорошо, — воскликнула Надя шепотом. — Я бы еще поняла, если б ты была врачом или учителем. Те хоть, когда терпят, людей спасают. Но в конторе, где блатняк на блатняке! И вообще, я думаю, что ты мухлюешь. Не из-за коллектива ты там торчала. А из-за Олега своего. Все надеялась, что у него совесть проснется и он вспомнит о тебе. Ждала, как потерявшийся ребенок.
В ее упреке было зерно истины. Но она напомнила о ране, которая и за пять лет не зажила. Поэтому Тамара попросила:
— Не надо про это, ладно? Давай лучше еще выпьем.
И они выпили. В силу большей массы Кузнецова хмелела меньше, но вино подействовало и на нее. Она подобрела, видя, что подруга выходит из стресса:
— Ох, и заживешь ты теперь, Томка! Времена-то какие: можно зарабатывать по-человечески. Посмотри на себя: умница, красавица, да еще и работяга. Просто работать ты пока умеешь лучше, чем зарабатывать. Но ничего, научишься. Хватит ждать дядю, который о тебе будет заботиться больше, чем ты сама о себе. Вспомни, как я тебя просила помочь мне фирму открыть. Кочевряжилась. Только время затянула. А теперь приличную работу найти гораздо труднее. Самое паршивое, что сейчас я тебя не могу к себе взять.
Меньше всего Тамара желала стать страховым агентом. Однако то, что и в этом подруга ей теперь отказывает, озадачило.
— Почему? — спросила она, глянув исподлобья.
— Мы ж не просто так. Мы людям как опекуны. Куда они пойдут в случае чего? Кому они сейчас нужны? Только нам! Ни парткомов, ни профкомов уже нет. Жаловаться некому. Правительству на людей плевать. Получается, одни мы, страховщики, о них беспокоимся.
Как и все, увлеченные своим делом, Кузнецова, рассуждая о нем, ни места, ни меры не знала. Боясь, что подруга опять уйдет в профессиональные дебри, Тамара Владиславовна перебила:
— Чем же я вам негодна? Раньше подходила, а теперь нет?
— Раньше ты бы просто сменила бизнес. Выбрала себе новое дело и работаешь. А сейчас тебя выперли. У тебя комплекс неудачника. Как у матроса с разбитого корыта. Кто в твою надежность поверит, если ты саму себя защитить не смогла? Люди не идиоты, чувствуют. У меня ведь тоже не сразу получилось. Я первые полгода, даже больше, только пустяки зарабатывала. «Пробовала» все. Пока Апээн не объяснил: тут…
Внезапно осенившая Кузнецову мысль была так странна, что она запнулась и окончание фразы договорила почти по складам:
— …тут не пробовать, а вкалывать надо.
— Ты — чего? — удивилась Тамара.
Надя встряхнула густой рыжеватой гривой, чтобы очнуться:
— Вот, говорю: тебе сейчас, пока ты в свои силы не поверишь, у нас только время терять. И клиентов распугивать. Уверенность при контакте с клиентом в нашем деле — все. Я вот сегодня от одной сделки знаешь, сколько комиссионных отхвачу? Почти девять тысяч баксов! Нехудо за один день, а?
— Нет, ты брось. Ты мне чего-то говорить не хочешь, — настаивала Тамара, слишком хорошо знавшая подругу, чтобы не заметить лукавства, и слишком захмелевшая, чтобы проявить такт.
— Чего я не хочу? — сопротивлялась Кузнецова, ленившаяся формулировать свои опасения.
— Не знаю. Это ты мне скажи. Только не крути, Надька. Я же вижу: ты что-то скрываешь.
— Ну ладно, — сдалась Кузнецова. — Хотя это, наверное, ерунда…
Она рассказала историю со страховкой Ряжкова и о возможности мести его жены. Панкратова, согласно правилу, что не одобренное официальной наукой чародейство есть суеверие, к психологическим экзерсисам и предчувствиям подруги относилась скептически.
— И что из всего этого следует? — хихикнула Тамара.
— А то, что уж слишком много для одного дня. Смотри: у меня украли пейджер — раз. — Надя загнула мизинец, отметив про себя, как хорошо, что подруга уже способна смеяться. — Потом на меня насела эта баба — два. Одновременно у тебя хренотень в конторе — три. Потом я помогаю этому Ряшке, еще раз сталкиваюсь с его женой, и меня предупреждает Апээн — четыре. Потом у меня оказывается отключенным телефон — пять. Потом я его чиню, и меня зовешь ты — шесть. Мы с тобой выпиваем, говорим за жизнь, и я вспоминаю все предыдущее — семь! И это — в один день? Многовато будет.