Часть четвертая
Короткое замыкание
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
«Поздно! — Ощущение опасности обдало Тамару, едва она проснулась на следующее после приема у Воротникова утро. — Надо было еще вчера сказать шефу, что они с Олегом давно знакомы!»
Панкратова была любительницей полежать после пробуждения в сладкой дремоте. Но эта мысль так ее напугала, что она стремглав выскочила из-под простыни, которой укрывалась летом. Села на краешке кровати, спустив ноги на половичок. Понурилась, спрятав ладошки между колен. В этот миг в ее сгорбившейся нагой фигурке не было ничего сексуального: растерянное, беспомощное существо, боящееся сюрпризов окружающего мира.
Не успевший зазвонить будильник показывал полшестого.
Человек, стоявший с биноклем в окне напротив — во втором корпусе дома № 6 по улице Сумской, отлично рассмотрел благодаря инфракрасной приставке и циферблат будильника, у которого стрелка звонка стояла на шести, и саму понурившуюся Тамару Владиславовну.
Ему тоже не спалось: грызло то, как весело развлекалась вчера эта цаца. Понятно, она старалась — как и было велено — делать вид, что ничего особенного не случилось. Но что-то уж слишком хорошо у нее это выходило. Вряд ли мать, у которой похитили ребенка, может так непринужденно покупать наряды, прихорашиваться, а затем флиртовать и вести деловые беседы. Правда, то нормальная мама. А уж ему-то, как никому иному, ведомо, что за мать эта гордячка. Вот уж кому плевать на других. И все-таки. Вчера он даже испугался, что она слишком умело изображает отсутствие тревоги. Будто и в самом деле ее не чувствует.
Но сейчас, хорошо рассмотрев через мощные окуляры страх в съежившейся фигурке и дорожки слез на щеках, он успокоился. Она, безусловно, перепугана насмерть. Именно ужас вырвал ее из сна. Из-за этого ужаса она замерла, не зная, что делать.
Значит, все в порядке. Все идет по плану.
Человек с биноклем беспокоился не только о результате операции. Хотя двенадцать миллионов долларов кого угодно заставят переживать, но не только из-за них его смущало вчерашнее поведение Панкратовой. Как всякому негодяю со стажем, ему не хватало явственных мучений жертвы. Отчего-то этой породе людей мало просто обокрасть или как-то еще обрести наживу. Им непременно требуется и надругаться: обездолить, изуродовать, привести в ужас. И сейчас его приковала к биноклю не соблазнительная нагота очаровательного тела, а страдания.
Ужас жертвы возбуждает и дразнит охотника сильнее наготы.
Чертовски занимательно: нависать, невидимо и неосязаемо, но так, чтобы жертва чувствовала твое присутствие. И — боялась. Ведь боятся того, кто сильнее. А разве не ради осознания и подтверждения своей силы делается все, что делается, когда голод уже удовлетворен?
Хотя, конечно, главное — деньги. Он искренне так полагал.
А Панкратова думала о том, что склонный к подозрительности Воротников способен вообразить любую глупость, если узнает не от нее об их давнем знакомстве с Гавриловым. Его беспокойство может быть замечено злоумышленниками, а как те отреагируют, угадать невозможно. Но ничего, она сообщит шефу обо всем, как только он приедет с дачи. Первым делом. Вчера не было ни повода, ни времени, ни возможности уточнять подобные детали. Сначала она не знала, что Валерий Захарович сам, «мимо нее», готовит сделку с холдингом Гаврилова. Потом ей было велено сосредоточиться на клиенте. Клиент остался доволен, готов заключить договор, что еще от нее можно требовать?
Душ, макияж и выбор костюма настолько хорошо отвлекли, что она восприняла звонок Надежды как нечто обыкновенное.
— У нас все нормально, — сообщила Кузнецова. — А ты как?
— Ничего. Потихоньку.
— Ну, фурор-то был?
— Был. Может, и не фурор, но кое-кого ошарашила и озадачила. Знаешь, кто вчера приезжал к Воротникову?
— Ты о Гаврилове? Знаю. — Выприцкий, живший на даче у Воротникова вместе с охранниками, очень подробно и оперативно извещал Кузнецову о всех тамошних событиях. — И как он теперь?
— Располнел. Но держится хорошо.
— Не юли. Как он ТЕБЕ?
— Никак. Зря говорят, что любовь не ржавеет. Оказывается, еще как ржавеет. — Тамара старалась, чтобы ее голос звучал пренебрежительно, но он все-таки предательски дрогнул. — А вы-то как? Удалось выяснить что-нибудь новое?
Ей не хотелось уточнять, чья любовь «заржавела», и Надежда, уловив это, удержалась от вопроса. Постаралась успокоить:
— Кое-что проясняется. Держись. Уже недолго осталось. — Но особой уверенности в ее голосе не чувствовалось.