Ряд мелких толчков сотрясает передний мост, грузовик начинает водить. Будь амортизаторы не в порядке, как несколько часов назад… Но балласт делает свое дело. Яростная дрожь передних колес не передается на остальную часть шасси. И послушный, покорный, дружелюбный грузовик, ведомый обессилевшим Жераром, уже снова ползет по дороге со скоростью улитки, плавно переваливаясь через каждый бугорок. Они еще раз выходят из машины, не говоря друг другу ни слова. Красные лампочки бросают отсвет на их опустошенные лица. Выглядят они жалко.
— Проклятье! С ума сойти можно!
Джонни вздохнул, ничего не ответив.
— Ну ладно, старик, начнем сначала.
— Нет!.. Нет!..
Дикий крик. Крик человека, умирающего в страшных муках с распоротым животом. Крик узкобедрой роженицы, которой ребенок разрывает чрево.
Штурмер мертвой хваткой взял его за рубашку и затряс, как трясут погремушку. Снова заныл раненый палец. Жерар глухо выругался и сжал Джонни еще сильнее. Ткань рубашки затрещала и словно нехотя подалась.
— А я сказал: начнем сначала, слышишь, баба!
— Нет, Жерар, нет…
Голос Джонни звучал странно, как умоляющий тоненький голос ребенка, который боится, что его побьют. Штурмер побледнел, его трясло. Ярость, усталость, страх прошедший, страх будущий.
— Послушай, послушай меня, жалкий ублюдок, слушай, что я тебе скажу: если ты не бросишь свои штучки, я тебя оглушу, а потом втащу в кузов и привяжу к цистерне. Я устал, и можешь не сомневаться: мы взорвемся оба. Ты боишься, да? Боишься, сволочь? Я тоже, идиот несчастный! Но сейчас мы не смеем об этом и думать, не имеем права!
Задним ходом они еще раз вернулись к месту старта. Джонни размахивал фонарем, словно кадилом перед гробом, и Жерар не смог удержаться от смеха. Он даже просвистел три первых такта похоронного марша. Шутка, конечно, весьма дурного тона.
Отверткой они мгновенно отвинтили ограничитель, узкую оловянную полоску, которую Жерар с яростью швырнул на землю. Сверкнув в двойном свете — луны и фар, — она напомнила маленькую змею, злую, но бессильную.
— Вот так, — сказал Жерар. — Еще раз напоминаю план: когда мы въедем на гофрированное железо, я передам тебе руль, и ты поведешь до самого Лос Тотумоса. Мы воспользуемся цементной полосой при въезде в деревню, чтобы снизить скорость. Бояться особенно нечего — на этом участке ни выбоин, ни ям, — главное, не снижать скорость ниже восьмидесяти!
— А если не выдержит мотор?
— Вряд ли. Но если это случится, мы взлетим на воздух, и дело с концом, так что не о чем рассуждать. И еще одно: я говорю это сейчас, чтобы ты потом не просил меня дать тебе время подумать, написать письмо маме или посоветоваться с адвокатом насчет завещания, когда придется сесть за руль. Если ты только вздумаешь…
Постепенно увеличивая скорость, грузовик без единого толчка вышел на дорогу и полетел по ребристой поверхности, словно по гладкому льду. Жерара эта победа измучила еще больше предыдущей неудачи, он ощущал тяжесть во всем теле, особенно в плечах, веки жгло еще сильнее? Ветер со свистом врывался в кабину, обдувал лицо сквозь приподнятое ветровое стекло. Но ничто не помогало. Дважды Жерар зажмуривался, потом резко открывал глаза, однако сонливость не покидала его, она словно пылью запорашивала глаза. Он должен поспать!
— Джонни! Эй, Джонни!..
— Что?
— Давай!
Разумеется, тот был не в восторге.
Ночь, прячась в кюветах, неслась навстречу грузовику. Ровный гул мотора сливался с шумом ветра, стрелка спидометра неподвижно застыла на цифре 90…
— Ну, давай! И не забудь — сбавишь газ, и мы взлетим.
Передача полномочий закончена, Джонни брошен в ночь и несется в погоне неизвестно за чем: то ли за чеком, стоимость которого равна свободе, то ли за смертью. Как собака с консервной банкой, привязанной к хвосту. Но их «банка» — с особыми консервами.
Джонни сел за руль, стал шофером грузовика. Честно говоря, до сих пор он был скорее пассажиром, С этой минуты грузовик принадлежал ему. Он откинулся назад, попробовал держать руль и так и эдак, потом, наконец, устроился, твердо схватив руль снизу. Так вроде удобнее.
Теперь уже он требовал внимания:
— Сигарету, старик!
Трижды глубоко затянувшись, он выбросил сигарету в окно: этой ночью табак горчил, раньше он такого привкуса не замечал. Делать ему было особенно нечего — только вести прямо, но на такой скорости лучше не курить.
Немного погодя он повернулся к Штурмеру, откашлялся. Такое сказать нелегко.
— Слушай!
— Что?
— Спасибо тебе.
— За что?
— Что не оставил меня на дороге, когда я бросил тебя одного на виражах. Ты свой парень, Жерар.
— Ба!
— Да, да, ты славный малый. Но вот увидишь, теперь я тебе помогу. Как следует помогу.
— Ладно, ладно…
Когда его напарник прикорнул в углу, Джонни начал напевать забытую песенку далекого детства:
— Жерар! Послушай, Жерар!
Джонни ведет грузовик уже больше часа. Последние два километра перед грузовиком, совсем низко над землей, вьется полоска пыли. Она не ухудшает видимости, но говорит о том, что впереди что-то есть. Что-то довольно большое, движущееся не очень быстро, иначе пыли было бы больше.
— Жерар! Черт тебя подери!
Джонни в отчаянии. Скорость нельзя снизить, не то грузовик тряхнет и он разлетится в прах, а впереди какое-то препятствие, о котором он еще ничего не знает, кроме того, что оно существует и приближается: пыль становится гуще.
— Жерар!
— К черту! — отвечает, наконец, проснувшийся Жерар и тут же добавляет: — Что там еще стряслось?
Впереди ничего не видно. Только что ярко светившая луна куда-то скрылась. Однако француз довольно быстро соображает, что сейчас что-то произойдет. Облачка пыли он заметил сразу. И потом этот загадочный красный свет над самой линией горизонта. Он протер глаза. Сомнений не было.
— Впереди — Луиджи. И он едет медленно, если совсем не остановился.
Глаза Джонни неподвижны. Он пытается взглядом просверлить темноту, чтобы обнаружить за ней нечто более материальное, более твердое. Обо что он разобьется. Невольно он отпускает педаль газа — скорость начинает угрожающе падать — делает именно то, чего нельзя делать. Жерар наступает ему на ногу, прижимая ее к полу.
— А ну, пусти-ка!
Джонни оставил свое место с гораздо большей поспешностью, чем стремился его занять. Жерар угрем проскользнул под ним и взялся за руль.
— Ты знаешь точно, где мы?
— Седьмую насосную проехали примерно пять минут назад.
Да, здесь есть насосные станции. Действующие и не действующие. Они расставлены вдоль нефтепровода, от самой дальней вышки до набережной Лас Пьедраса, чтобы поддерживать постоянное давление.
Восемьдесят в час. Надо держать восемьдесят — это главное. До последнего мгновения, пока не возникнет препятствие. Тогда придется решать.
Внезапно Джонни кричит:
— Фары потухли!
— Не ори так. Это я их выключил. Без фар сейчас дальше видно.
И правда. Тропическая ночь не бывает абсолютно темной — слишком много звезд. Жерар определил общую линию дороги — это плевое дело. Он закрыл глаза, а когда открыл их через три секунды, стена, на которую натыкались лучи фар, расступилась. На ее месте появился неясный, призрачный пейзаж тянувшийся до самого горизонта. И первое, что заметил Жерар, были гирлянды красных лампочек, которые катились впереди, в двух метрах над землей. Жерар включил фары.
— У нас есть время. Пока мы их догоним, пройдет не меньше пяти минут. Черт, не повезло!.. Еще бы полчаса, и они пришли бы в Лос Тотумос раньше нас.
— Что думаешь делать?
— Попробую обогнать. При их скорости они вполне могут податься на обочину и пропустить нас.