— Честно.
— Честно говоря, — сказал он, поглаживая линию плеч ее куртки, — поскольку ничего этого никогда не происходило, я не думаю, что должен говорить, и я лучше пальцы под оверлок подставлю, чем буду об этом говорить.
Ответ был принят без колебаний. Оверлоки — дьявольские машины, а его пальцы слишком ценны.
***
В модельном квартале Лору с Джереми СМИ было не достать. Улицы были заполнены людьми, бежавшими в метро, вызывавшими такси и ожидающими автобусов. Конец дня для многих для них был полуднем, поэтому они, взявшись за руки, шли к фабрике навстречу холодному ветру. Случайные знакомые обменивались с мужчиной лишь кивком или быстрым рукопожатием, а благодаря его присутствию, то и она тоже. Они шли достаточно быстро, не отвлекаясь на разговоры или слишком долгие приветствия, и чем дальше они проходили на запад, таких приветствий становилось меньше.
— Собираешься зайти к маме? — спросил Джереми.
— Не сегодня. Звонила ей, она сказала, что устала от меня. Думаю, ей надоело, что я задаю вопросы об отце.
— Надеюсь, ты его найдешь, Лала.
Против этого имени из его уст Лора не возражала, потому что Джереми приобнял ее за плечо, когда произносил его.
— Ага. Мне кажется, что чем больше пытаюсь понять, тем меньше вариантов, где он может быть. То есть, я знаю, что он где — то здесь. По крайней мере, был несколько дней назад. И чем больше времени уходит на его поиски, тем меньше вероятность, что он останется здесь.
— Думаю, он сам тебя найдет.
— Если бы он хотел со мной встретиться, то оставил бы в письме номер.
— Если бы он не хотел, чтобы его нашли, отправил бы его по почте. Со штампом, а не оставил у двери.
— Ну, я бы все равно не знала, что ему сказать. За исключением: «Я тебя ненавижу». И спросила бы, где платье. Потому что он знает. На прошлой неделе отец просто свалил меня наповал, и выяснилось, что великий принц в городе. Он точно замешан.
— Ты говорила, что платье было у великого принца.
— Он принимает меры, чтобы его уничтожить или перевезти. Подумай, Джереми. Он не будет делать это сам, так же как и ты не собираешься стирать свою одежду. Но он, вероятно, здесь из — за вчерашнего происшествия, подчищает следы. Не хочет, чтобы кто — нибудь знал, что его жена — мужчина. Иначе потеряет свою корону и все деньги, что с ней связаны.
— Какой смысл быть принцем, если не можешь изменить законы?
Как обычно, он был прав. Прагматик.
— Ты знал, — спросила она, — что я выросла в пяти кварталах от фабрики на 40–й улице? «Адская кухня» находится именно там. На восток и чуть выше. По другую сторону туннеля.
Он обернулся.
— Так это была ты.
— Помнишь, девчонку без отца, которая пачкала штаны по три раза на недели?
— А ты помнишь, ребенка в прозрачной пластиковой маске, который таскал с собой кислородный баллон?
Она глубоко вздохнула, прежде чем сказать:
— Да.
Когда он остановился, Лора зажмурила глаза. Она не хотела, чтобы Джереми вспоминал все те ужасные вещи, но она и ее окружение были жестоки к нему, и пришло время отвечать за свои действия. Открыв глаза, Лора увидела, что он стоит перед ней, уставившись в ее лицо, словно решая сложную математическую загадку.
— Джереми, если я посмеялась над тобой или причинила боль, мне очень жаль. Я почти не помню. Это не оправдание, но… — Но ничего. — Я помню, как ты проверял ткань на погрузочной платформе, когда тебе было восемь или девять лет. И я помню тебя по очереди из лимузинов, когда тебе было лет тринадцать. Я вспоминаю тебя таким, каким ты был. Ты был ребенком, которого мы боялись. Это все, что я помню, и то, только потому, что вернулись воспоминания об отце.
Обычно ему даже не приходилось говорить, чтобы она догадалась, что ему нужно. Лора перестала беспокоиться и посмотрела в глаза мужчине.
— Ты знал, — сказала она.
— Я узнал тебя. Расскажу тебе один случай. Ты была в переулке за фабрикой. Я закашлялся. Может, мне было девять? Десять? Я ждал, пока спустится моя мама с моим ингалятором.
— Что я сделала?
Он развел руками и сделал такое выражение лица, которое сказало ей, что он не хотел говорить.
Она закрыла лицо руками.
— Это был однажды или повторилось?
— Ты была ребенком и выглядела напуганной, — сказал он, отмахиваясь. — Был и другой раз.
— Ты уходишь от ответов.
— В «Steinloff and Stohler».
— Не могу поверить, что ты все это время знал.
Он на секунду прикрыл глаза, как будто ему нужно было сосредоточиться.
— И на перспективу, мне было девятнадцать. У меня была фабрика, утопающая в долгах, но она была моя. Я занимался сексом, который… даже несмотря на то, что она была замужем, для меня, тощего, болезненного ребенка — был пределом мечтаний. Я смог создать свой модный дом. Я был на вершине мира. Так… ты со мной?