Платье для Золушки
Ольга Иконникова
Любовное фэнтези
Историческое фэнтези
В тексте есть: неравный брак, настоящая любовь, настоящее чудо
— Кто это? Кто это? — слышу я шепот со всех сторон.
Гости смотрят на меня с восхищением. А я несусь в вальсе по залу легко и свободно — как птица. Это мой первый и последний бал, и я — выросшая в приюте девчонка — хочу насладиться им сполна.
А они повторяют снова и снова: «Кто эта девушка?»
И мой кавалер вдруг отвечает громко и без тени сомнений: «Это — моя будущая жена».
Я чувствую одновременно и радость, и грусть. Он никогда не сказал бы этого, если бы знал, кто я такая!
1. Платье
Платье висит на портновском манекене из папье-маше — красивое, как на картинке из книги сказок. Есть у нас в приюте такая — в сафьяновом переплете, с яркими иллюстрациями — мы читаем ее малышам перед сном при свете огарков свечей.
— Шура, а как ты думаешь — какая она? — Аля смотрит на меня снизу вверх — она сидит на низенькой скамеечке у стены — бережет больные ноги.
— Кто «она»? — уточняю я, аккуратно пришивая кружево к левой бретельке.
Платье бело-голубое — как снег в лунную ночь. Корсет расшит жемчугом и стеклярусом. Вышивкой занималась мадемуазель Коршунова, обучавшая нас рукоделию. Никто лучше нее не смог бы этого сделать.
— Та девушка, для которой мы шьем это платье, — Аля проверяет строчку на подоле и удовлетворенно кивает — ровненькая, не придерешься. — Наверняка, она — красавица, правда?
Я фыркаю. Всё-таки Алевтина удивительно наивна для своих восемнадцати лет.
Я нисколько не удивлюсь, если будущая хозяйка платья окажется дурнушкой. Хотя фигура у нее должна быть неплохой — вон какая талия тонкая.
— Удивляюсь я тебе, Алевтина, — хохочет главная заноза нашего приюта Тамара Рудакова. — Видела я эту «красавицу» — когда она на первую примерку приходила. Морда как у лошади. Породистой, конечно, но лошади.
И она корчит смешную мину, изображая ту самую лошадь. И хоть выходит довольно забавно, я не смеюсь. С Рудаковой мы враждуем уже много лет — с тех самых пор, как я попала в пансион-приют для дворянских детей баронессы Зиберт.
— Тома! — Аля укоризненно качает головой. — Как ты можешь так говорить?
Сама Алевтина никогда ни про кого не говорит дурно — даже про тех, кто этого заслуживает. Даже про мадемуазель Дубровину, которая за малейшую провинность заставляет маленьких стоять на коленях на рассыпанном на полу горохе.
Рудакова открывает рот — наверно, чтобы сказать еще что-нибудь ядовитое. Но неожиданно ограничивается только вздохом. Алька и на нее действует умиротворяюще.
— Девочки, баронесса!!! — кричит рыженькая Даша Хитрук, влетая в комнату.
И мы мигом разбегаемся по сторонам — словно мышки — стараясь держаться как можно незаметнее. Анастасия Евгеньевна Зиберт часто бывает не в духе и свое дурное настроение выплескивает на того, кто первый попадется под руку. Только Аля остается на своем месте.
Наша попечительница появляется в мастерской не одна, а с директрисой приюта мадам Павленко. Баронесса раздражена, а мадам Павленко напугана. Следом за ними с понурым видом бредет сам барон Герман Францевич Зиберт.
— Нет, вы только представьте себе, Нина Александровна — они заявили мне, что отказываются от платья, потому что оно не модного фасона! Да кто они такие, чтобы судить о моде? Да они никогда дальше Пскова не бывали! Откуда им знать, что сейчас носят в Париже?
Директриса подобострастно кивает:
— Вы совершенно правы, ваше благородие.
— Я приехала к ним лично, поступившись гордостью, — продолжает метать громы и молнии Анастасия Евгеньевна, — а они оскорбили меня отказом. Я напомнила им, что на это платье пошла лучшая и самая дорогая ткань, какую мы только смогли достать. Я уж не говорю про жемчуг! Оно было сшито по размерам заказчицы и предложить его другой девице я не смогу. Во всяком случае, до новогоднего бала слишком мало времени, чтобы мы могли продать наряд хотя бы со скидкой.
— Именно так, ваше благородие! — снова поддакивает Павленко. — Они должны были оплатить хотя бы наши расходы.
Баронесса опускается в кресло и тяжко вздыхает:
— Так я им и сказала. И ни один порядочный человек не возразил бы против этого. Но старуха-графиня заявила, что не заплатит нам ни рубля. Дескать, мы сами виноваты, раз не сумели угодить их взыскательному вкусу. Вы понимаете, какая наглость?
Это понимаю даже я. И едва ли не впервые я совершенно согласна с баронессой. Кто мог назвать это платье дурным? Да ничего более прекрасного и вообразить себе нельзя!