Правой рукой я прижимаю к себе стопку журналов, поэтому даю ему пощечину левой. Она не получается звонкой. Я как-то не тренировалась. Неловко попадаю ему куда-то в нижнюю челюсть, и довольно ощутимо: он сразу скучнеет и хватается за щеку. Я гордо шествую дальше, замечая, как две девицы, курящие на площадке, делают большие глаза. И знаю, что скоро это происшествие станет известно всем, и Игорю не отшутиться от насмешек. Ну и пусть! И что в нем хорошего, в этом бабнике?
Вот и библиотека.
На самом деле, я иду не просто отнести журналы – пусть бы еще сто лет валялись. Я хочу убить Аньку. Морально, конечно. Анька – наша библиотекарша. Трудно представить, что в современном мегаполисе может существовать такое чудо. Она ходит с косой (в смысле, не в руках носит, траву косить, а волосы заплетает), никогда не надевает брюки и джинсы, а только унылые блеклые балахоны, и не пользуется косметикой. А ей бы не помешало! И в свои двадцать девять уверена, что скоро все умные и богатые мужчины выстроятся в очередь, чтобы обсудить с ней творчество ее любимого Тургенева. И заодно предложить руку, сердце и дачу на Багамах. Она очень щепетильно относится к культуре речи, и постоянно поправляет всех, кто говорит неправильно. Вот бесит прямо! Поэтому мы при ней специально коверкаем слова, и она не устает делать замечания, принимая все за чистую монету.
Я громко хлопаю дверью, и Анька недовольно поднимает брови над очками. И так и застывает с приоткрытым ртом. Она, наверное, и не мечтала о таком платье! Я швыряю журналы на стойку: «Сюда лОжить?» Она даже не реагирует. Понимая, что чего-то внятного от нее не дождаться, я бросаю: «Тут, наверное, не все. Если чо – позвОнишь в отдел». И ухожу, оставив ее в полуобморочном состоянии. Так ей и надо, грамотейке.
На пути домой захожу в магазин (деньги-то теперь есть) и покупаю йогуртовый тортик: надо же отметить отпуск. Между делом гавкаюсь с нерасторопной продавщицей, расхаживает еле-еле, выжидай ее, корову!
Позову Светку, тем более, еще не похвасталась покупкой. Как будто услышав мои мысли, она тут же звонит.
- Настик, слушай, побудешь сегодня вечером с Илюшкой? Мы хотели в кино сходить…
Вот почему так? У женщины с маленьким ребенком отбоя нет от мужчин, не успевает кавалеров менять, а здесь… И почему я должна нянчиться с ее детенышем? Терять вечер на то, чтобы кормить его кашей, которую он будет выплевывать, рассказывать сказки, терпеть его баловство. И как это раньше мне нравилось с ним возиться? Светка, конечно, лучшая подруга и всегда меня выручает, но почему я должна позволять садиться себе на голову? Ага, знаю я ваше кино…
- Светлаша, извини, но не могу, - отказываю ей, по-моему, в первый раз.
- Настик, ну прошу тебя, умоляю, всего только часика три! Все равно же Артема нет, что тебе делать одной?
Ах, вот как? То есть, кроме Артема, я ничего и не достойна?
- Нет, отстань, - отключаюсь.
Светка отчаянно пытается дозвониться снова, но я не беру телефон. Отпраздную одна.
Фоксик, умильно улыбаясь, бежит ко мне через газон. Только сейчас вспоминаю, что ничего для него не купила. А я обязана, что ли? Вон сколько соседей, пусть его и кормят, почему я-то все время? Топаю на него ногой и пшикаю: «Пшел вон!» Щенок от неожиданности тормозит всеми четырьмя лапами и не верит своим ушам. Он думает, что ослышался и смотрит непонимающим взглядом. Но я топаю снова, и он в недоумении отбегает, поджав хвост, и все еще надеясь, что это игра. Иди отсюда, не до игр.
Пока открываю замок, на площадку с трудом выходит соседка, Ирина Михайловна. Караулила меня, наверное. Она – одинокая пенсионерка, бывший педагог, инвалид. Что-то с ногами: она почти никогда не бывает на улице, спуститься с третьего этажа для нее проблема, а уж подняться… Поэтому продукты и лекарства ей покупаю обычно я. Вот и сейчас она протягивает мне деньги.
- Настенька… ой, какая ты красивая! Ты же пойдешь вечером в магазин? Будь добра, купи мне, пожалуйста, батон и кефир.
В другой раз я побежала бы в магазин сейчас же, он рядом, в соседнем доме, но сегодня меня все выводит из себя. Я ей нанялась, что ли? Пусть других просит! И вообще, педагог она! Надо было не чужих детей воспитывать, а своих заводить, не пришлось бы тогда посторонних людей напрягать!
Все это я, конечно, ей не высказываю, а говорю ледяным тоном, поджав губы:
- Знаете что, Ирина Михайловна? Я вам не служанка, кажется. Сколько можно? У меня свои дела есть, наверное, кроме вашего кефира.
Улыбка сползает с ее лица, она мнет дрожащими руками купюру и смотрит на меня Фоксиковыми глазами: в них удивление и боль. Плечи ее понуро опускаются.
- Извини, Настенька, извини… что надоедаю…. Просто раньше ты ведь всегда...…
Она медленно телепается в свою квартиру, а я зло усмехаюсь: то-то же.
Но дома, сняв платье и бережно повесив его, вдруг чувствую, как меня захлестывает волна стыда. Аж щеки начинают гореть. Вообще не понимаю, зачем я это ей сказала! Что на меня нашло? Трудно, что ли, сбегать за продуктами?
Наливаю чай, отрезаю кусок торта, но он не лезет в горло. Кладу другой кусок на тарелку и, умирая от чувства неловкости, иду к Ирине Михайловне. Долго звоню в дверь, но там тишина.
Вернувшись к себе, включаю «Облака» Дебюсси, сейчас как раз под настроение. Ложусь на диван. Думаю. Что-то не так. Ведь еще недавно все было хорошо, а сейчас? Со всеми рассорилась, всех обидела… Взгляд падает на платье, которое висит на дверце шифоньера. Оно притягивает красотой и волшебными переливами, манит… Хочется снова его надеть… Ну и ладно! Фиг с ними! Подстраиваться под всех, что ли? И без них обойдусь! Под ноктюрны засыпаю.
Когда открываю глаза – за окном сумерки. На душе неспокойно. Набираю Светку – телефон отключен. Пишу покаянную смс-ку.
В чем есть – домашних бриджах и мятой майке - спешу в магазин, а то закроется. Беру пакет кефира, батон и кусок ливерной колбасы для Фокса.
Песик лежит на своей подстилке, смотрит на меня настороженно, на зов не идет. Оставляю колбасу на крыльце, чтобы он видел, и захожу в подъезд. Прячась за дверью, подглядываю: он заинтересованно вытягивает мордочку, водит носом, подходит и расправляется с угощением в один миг. Какой милый и трогательный!
Все, я спокойна: щенок сыт, бегу наверх, на ходу готовя извинения. Снова звоню и стучу к Ирине Михайловне, пока не открывается соседняя дверь, где живут Сорокины.
- Настя, ты не знаешь, что ли? - Вера Ивановна сдвигает очки на лоб.
- Нет, а что? – пугаюсь я ее серьезного взгляда.
- Ирину Михайловну «скорая» увезла, днем еще, сердечный приступ… Возраст, что поделаешь…
Я-то знаю, что возраст ни при чем...
Дома машинально кладу и кефир, и батон в холодильник и долго-долго сижу в темноте, размышляя. Потом включаю свет, снимаю с вешалки платье и несу в ванную.
Нежно стираю шампунем. На балконе, на свежем ночном ветерке оно высыхает моментально, и я убираю его в шкаф.
Буду ждать Артема…