* * * Проводив автобус, Корнелий Иванович пошел домой и по дороге увидал Колю Гаврилова. Коля ехал в своем новом "Москвиче", который был замаскирован под "мерседес" специфическим кольцом на радиаторе. Добродушный Удалов поднял руку, подумав: вот, проходит жизнь, одни уступают дорогу, другие растут и, может, составят нашему городу мировую известность... Коля Гаврилов на Удалова внимания не обратил, вернее, это Удалову показалось, что не обратил, а на самом деле он чуть притормозил, дожидаясь, пока Удалов поравняется с океанической лужей, и тогда, не жалея своей собственности, дал газ так, что облил мутной водой пожилого соседа с ног до головы. И позволил себе лишь снисходительно улыбнуться, не оборачиваясь, но кося взглядом. - Ах ты, мерзавец! - воскликнул Удалов, который был прямым человеком и гонял этого Гаврилова крапивой, еще когда тот был в нежном возрасте. Но Гаврилов уже мчался дальше по улице и, увидев впереди милую девушку Клару Анапко с швейной фабрики, направил машину прямо на нее, перепугав девушку до полусмерти. А Удалов уже так отстал, что догнать и высказаться был не в состоянии. Во дворе дома Удалов снова увидел псевдомерседес Коли Гаврилова. Тот стоял посреди двора, подмяв и поломав любимый всеми сиреневый куст, а самого Гаврилова нигде не было видно. Удалов заходить домой не стал, а постучал в окно Саше Грубину и, когда тот выглянул, предложил: - Двинем? Грубин так давно дружил с Удаловым, что понимал его с четверти слова. Он вышел во двор и присоединился к Корнелию. Рядом уже стоял пенсионер Ложкин. - С Колей надо что-то делать, - сказал Ложкин. - Он стыд потерял, честь и всякие человеческие качества. Из окна второго этажа высунулась мама Гаврилова и громко прошептала: - Это я виновата. Я попросила Льва Христофоровича у Коли лишние качества отменить, чтобы ему в современной жизни легче было. - Ты своего не защищай, - махнул рукой Грубин. - Тшш! - Гаврилова захлопнула окно, видно, испугавшись, что услышит сын. Удалов обернулся к окну Гавриловых и сказал громко, зная, что через летнюю раму его слова проникнут в квартиру. - Николай, я тебя предупреждаю! Мы сейчас твой "мерседес" отодвинем, и это тебе будет первое предупреждение. Сирень оберегается законом и экологией. Удалов поплевал на ладони, и они втроем взялись за задок "Москвича" и оттащили его в сторону. Правда, в этой операции мерседесовский кружок, что был прикреплен к самому носу машины, упал и покатился по земле. И тут, подобно пулеметной очереди, раздался стрекот каблуков Николая по лестнице, хлопнула дверь, и тот выскочил на улицу, сжимая в руке газовый баллончик и сверкая глазами, как Александр Македонский. - Да я вас сейчас! - закричал он. - Да я вам сейчас... - Обратите внимание, - заметил Грубин, - одно чувство Лев Христофорович снять забыл - чувство собственности. - И чувство злости, - добавил Ложкин. - Это не чувство, а постоянное состояние людей, у которых других чувств не осталось, - поправил его Корнелий. Коля грозно махал газовым баллончиком, а Удалов сказал ему: - Коля, ты случайно не нажми, а то выпорем тебя по-соседски! Открылось окно, и Гаврилова стала умолять соседей: - Пожалуйста, не надо! Он еще фактически мальчик и обязательно исправится. Вот как разбогатеет, так сразу исправится. Коля пробежал на корточках по двору, подхватил мерседесовское кольцо и, ругаясь сквозь зубы, стал прилаживать его к "Москвичу". Взрослые соседи бить его не стали. Поглядели, покачали головами, имея в виду общее падение нравов, и разошлись. В четыре часа ночи вдребезги разлетелось окно Грубина. Была повреждена и недостроенная машина времени. На следующий день кто-то разбил стекло у Ложкиных. При этом пострадал аквариум, и бесценных рыбок пришлось срочно депортировать в трехлитровые банки. В машине Васи-Ахмета были проколоты шины. Вася-Ахмет пошел к Гаврилову. Но не дошел. Его остановили два приезжих "качка" в камуфляже, и остаток недели Вася провел в больнице. Город был встревожен, на Колю смотрели косо, а он все ждал, когда же у него будет настоящий "мерседес". Для этого недоставало лишь двадцати тысяч баксов.
* * * Южные корейцы посетили мастерскую Удаловой "Ателье-молния". Манекенщицы Тамарка Томи-Томи и Клара Анапко демонстрировали одежду, которая сама себя подгоняла по заказчику. Более того, они поделились с корейцами некоторыми задумками, полученными для перспективных разработок от Льва Христофоровича. Больше всего потенциальным заказчикам понравилась модель "Сними-наденься" "для тех, кто всегда спешит". Сначала модель вела себя как обычная - подгонялась по фигуре, но потом, если нужно, сама снималась с тела и возносилась на вешалку или возвращалась к заказчику по условному сигналу. Ты ее кликнешь, а она отзовется коротким птичьим посвистом, как иномарка, стоящая на электронной охране, - и летит к тебе большим крылом. Ксения с Ложкиной перед сном остались в мастерской, чтобы договориться, как они завтра будут требовать деньги - франками на текущий счет или сразу оборудованием для роддома? Тут в ателье ввалился Коля Гаврилов и заявил: - Слушайте, бабки! Чтобы завтра подготовили в пакете двадцать тысяч баксов. Иначе ваши уши будут доставлены вашим мужикам, усекли? - Каких баксов, Колечка? - спросила Ксения, которая с детства привечала этого мальчонку. - Молчать! - рявкнул Коля. - Двадцать тысяч. Или уши. Первой опомнилась старуха Ложкина. - Коля, а тебя давно никто не порол? - спросила она. - Постыдись! - Чувства стыда я не знаю, - ответил Коля. - Я теперь, как Терминатор-3. Такой вот я человек. Ксения Удалова очень осерчала и пошла гнать Колю из мастерской. Но Коля словно ждал этого. Он швырнул женщину на диван, оттолкнул старуху Ложкину к стенке, свистнул - и в ателье вошли два мужика в камуфляже и с мешками, куда они стали складывать, срывая с вешалок, международные туалеты. - Дурак, - сказала Ксения, опомнившись, - если ты платья возьмешь, за что нам деньги заплатят? - это означало, что жена Корнелия уже пришла в себя и принимала меры. Ее аргумент подействовал. Они взяли по костюму себе да Риммке пару платьев, потому что Риммка теперь сошлась с Колей, несмотря на превышение в возрасте. - Двадцать тысяч завтра - как стемнеет, - приказал Коля, - у памятника Первопроходцам. И если кому-нибудь проговоритесь, хоть вздохом, тетя Ксения, то вашему Максимке не жить, а Корнелию Ивановичу тоже, не говоря о Николае Николаевиче.
* * * Стеная и хромая, несчастные предпринимательницы поплелись домой. Уже на подходе они услышали отдельные дикие крики: во дворе их ждали мужчины, встревоженные долгим отсутствием. Сразу хотели звонить в милицию, арестовывать Колю, но потом Удалов увел всех к себе, чтобы обсудить вопрос. Дома Удалов сказал так: - Нам его сейчас не достать. Доказательств - никаких. А вот положим ему деньги, тут его и возьмем с поличным.
* * * Утром Удалов дал факс на остров Пасхи, и с острова ответили, что профессор Минц в последние дни был задумчив, встревожен, на статуи почти не смотрел. А вчера он сел на попутный самолет и вылетел в Дели с пересадкой в Джакарте. В тот же день для корейцев упаковали контейнер, а они выписали чек на швейцарский банк и генеральное соглашение. А меж тем из разных концов города в дом № 16 стекались неприятные новости. Преступная троица сожгла табачный киоск у станции, угнала и бросила трактор, устроила драку в станционном буфете. Когда стемнело, то на "Москвиче" с мерседесовским кружочком рэкетиры подъехали к памятнику Первопроходцам. Надо сказать, что к тому времени все уже знали, что в городе завелись собственные жестокие рэкетиры, и сегодня возможна разборка. Сержант Пилипенко взял бюллетень по поводу катара верхних дыхательных путей, но не от страха, а потому что так попросил его Удалов. - Дело соседское, - сказал он. - Чего нам стрелять. Ты же понимаешь. Пилипенко понимал. Многие люди, которые в это время гуляли по набережной и площади Первопроходцев, на этот раз отошли подальше к домам или выглядывали из-за старых лип у гостиного двора. А у памятника стояли лишь Удаловы - так было решено - Корнелий и Ксения. А между ними на постаменте лежал пакет. В синей пластиковой обертке. В девять часов "Москвич" с мерседесовским кружком выехал на площадь и, сделав круг, остановился у памятника, представляющего собой нос ладьи землепроходцев. На носу, прислонив ладошки к козырькам шлемов, стояли Ермак, Дежнев и Крузенштерн, уроженцы этих мест. - Давай "капусту", - приказал Коля Гаврилов, спокойно вылезая из машины и подходя к Удаловым. Его спутники целились в чету из пистолетов, может, газовых, а может, и боевых. - Коля, - сказал Корнелий, в последней попытке урезонить соседского юношу и спасти его от позора. - Опомнись. - Быстро! - скомандовал Коля. - Гони "капусту". И еще: будешь отстегивать по десять лимонов в месяц. У меня весь город схвачен. - Коля, подумай о маме, - произнесла Ксения металлическим голосом. Гаврилов насторожился. Он направил пушку на Удаловых. Телохранители - тоже. Их кожаные куртки блестели под фонарями. - Все на колени! - зарычал Гаврилов нечеловеческим голосом. - Весь город на колени! - Мне тоже? - спросила его мать, которая пришла на площадь. - Тебе в первую очередь. Забыла, как в детстве меня порола? Гаврилова пала на колени. Остальные не подчинились. Более того, повинуясь жесту Ксении, пустившей микрокомпьютер по обратной программе, одежда бандитов превратилась в бесформенные хламиды, которые тут же стреножили их по рукам и ногам. Пистолеты грохнулись на землю, а сами негодяи стали бороться и выпутываться из одежд, словно жрец Лаокоон и его сыновья с античной скульптуры. К тому времени, когда им это удалось, Корнелий подобрал пистолеты, и, видя неминуемую гибель, телохранители, подобно голым королям, осознавшим весь ужас своего положения, убежали в ближайший лес. Одежда же рэкетиров таинственным образом взлетела кверху и облегла широкие плечи каменных землепроходцев. Единственным, кто не потерял присутствия духа, был Коля. Он спокойно забрал пакет с долларами и пошел прочь с площади, заявив на прощание Удалову, который стоял с пистолетами в обеих руках: - Ты стреляй, дядя Корнелий, стреляй в ребенка! Но тут на площадь ворвался и замер междугородный автобус, откуда выскочил профессор Минц. - Ах, как я виноват! - воскликнул он и вытащил деблокатор, изобретенный им на острове Пасхи. Он направил его на уходящую голую фигуру. Голубая молния догнала Колю и пронзила его. - Возьми обратно стыд! - громовым голосом вскричал профессор. Коля попытался прикрыться пакетом с деньгами. Он с ужасом оглядывался. - Жалость! - сказал профессор, Коля увидел Ксению и робко протянул ей пачку с деньгами. - Доброту... Коля рухнул на колени. Его мать подбежала к нему и обняла молодого человека. Он стоял, прижавшись к ней, как блудный сын на полотне Рембрандта. - Страх! - продолжал Минц. Колю охватила дрожь. - Любовь! - громовым голосом воскликнул Минц. Безумный взор Коли отыскал в полутьме фигурку Томи-Томи. И они оба зарыдали... Домой жильцы возвращались вместе. Только Гавриловы с Томи-Томи шли чуть поотстав. На Коле был ладный костюм, вернувшийся с памятника. - Вот мы и победили! - сказала старуха Ложкина. - Ага, - согласилась Ксения. - Надо бы нам теперь железные двери заказать. - Наука поможет нам исправить нравы! - Минц был настроен оптимистично. На каждое безобразие мы придумаем противоядие. - А они - новое безобразие, - вздохнул Удалов. Так они и не пришли к единому мнению.