Я затаил дыхание и нажал «стереть».
На мониторе появилась та же комната, которую я видел, когда за клавиатурой был Пеллонхорк. Только в этот раз на меня смотрел его отец.
Конечно, на самом деле это был не совсем он, и в то же время он. Я мог это понять по форме рта, по невыразительному взгляду. Изображение транслировалось зашифрованным, а якобы никчемный медленный пьютер моего отца декодировал его и воссоздавал. Между тем местом (где бы оно ни находилось) и этим оно было лишь сумятицей белого шума в черном космосе.
Думая об этом, я понял, насколько глупо поступил. Отец Пеллонхорка сидел в своем кресле, явно осведомленный о моем присутствии. Он нахмурился. Его губы начали разжиматься.
Я вырубил пьютер, оборвав его до того, как он заговорил.
Но изображение пропало лишь на секунду, после чего комната вновь появилась на мониторе.
– Надо же, – протянул отец Пеллонхорка. Голос у него был такой же невыразительный, как и взгляд. – Мальчишка.
Он отвернулся и сказал кому-то невидимому:
– Умный у Савла детеныш, а, Сол? – Он снова посмотрел на меня. – Сам по себе, да?
Я замотал головой. Я уже снова отдавал пьютеру команды, пытался оборвать связь с помощью другого защитного протокола, но и он не произвел ни малейшего эффекта. Я оттолкнул кресло от стола и бросился к двери в главное помещение. Я тщетно дергал за ручку, когда он позвал меня:
– Сядь обратно, парень. Дверь откроется, когда мы закончим, и я буду готов. Так что сядь и ничего не трогай. Ты только будешь меня раздражать, а это неразумно. У тебя там ничего не заработает, пока я этого не захочу.
Я вернулся к монитору и снова сел.
– Хорошо. Ты боишься, Алеф?
– Да. – Я боялся, но не сильно. Пока что.
– И снова хорошо. Тебе было любопытно. Ты рискнул. Твой риск не оправдался.
Я не отвечал. Он запугивал меня, но не знал, насколько я привычен к страху. Я вырос на Геенне, и по-настоящему боялся куда более серьезных вещей. До того момента, по крайней мере.
Он склонился ближе ко мне. Его подбородок был шершавым из-за щетины, но под ней я видел тонкий шрам. Отец Пеллонхорка смотрел на меня. Глаза у него оказались такими же восхитительно-голубыми, как у сына, но зрачки их были угольно-черными точками. Он сказал:
– Я тебя вижу, Алеф. Я знаю, как ты выглядишь. Понимаешь, что это значит?
– Нет.
– Это значит, что я могу до тебя дотянуться. Это значит, что я когда угодно могу до тебя дотянуться.
Он пристально смотрел на меня, голос его был сух и тих, взгляд устрашающ. Я почувствовал, что трясусь. Слово «дотянуться» обрело новый смысл, когда его произнес этот человек. У отца Благодатного проявлялся похожий тон, когда он читал проповеди об адском пламени, но отец Пеллонхорка обещал дотянуться до меня так, что угроза адского пламени моментально выцвела. Настоящий страх был здесь.
– Твой отец рассказывал мне про тебя, Алеф. Знаешь, что он говорил?
– А ваш сын о вас совсем не рассказывает, – ляпнул я, не подумав. Не знаю, зачем я это сказал, но, сказав, немедленно понял, что это была ошибка.
Пауза. Он ничего не ответил. Я подумал, что монитор завис, – настолько был неподвижен отец Пеллонхорка и так долго это продлилось.
– Мой сын… – сказал он тихо.
Его грудь поднималась и опускалась. Стена позади него оказалась не такой гладкой, как мне почудилось. Она была вся в бороздах и оспинах, покрыта чем-то вроде штукатурки и небрежно выкрашена, словно в бункере. Где он находился?
– Вы будете друг за другом присматривать, я знаю. Твоему отцу я доверяю, и теперь вижу, что у него есть достойный наследник. – Он расслабился, или, по крайней мере, устроился поудобнее в своем кресле. – Семья важнее всего, Алеф. Мой сын этого не понимает, но знает, что неприкосновенно. И знает, что ты неприкосновенен. Знает, что, если он когда-нибудь причинит тебе вред, это будет как убить собственного брата. И даже хуже. Тебе не нужно его бояться. Итан Дрейм дает тебе слово.
Я слышал об Итане Дрейме, но мы с Пеллонхорком были на Геенне, а Итан Дрейм – нет. Его слова ничего для меня не значили.
Неожиданно он показался мне усталым. Подстегнутый этим, я спросил:
– Где вы?
Его взгляд снова сделался острым.
– Я всегда рядом. – Он посмотрел вбок, потом опять на меня. – Итак. Твой отец услышит, что этот разговор состоялся, но большего ему знать необязательно. Он в курсе, что не стоит расспрашивать ни меня, ни тебя. Не обсуждай ничего со своей матерью, и это не причинит ей никакого вреда. – Он помедлил и добавил: – Матери Пеллонхорка рассказывать нельзя. Но ему передай, что мы побеседовали. Больше ничего. Этого будет достаточно.