2
Все когда-нибудь кончается, и ночь тоже. Из оцепенения, в котором я пребывал подобно ящерице, меня вывел четкий звонкий голос капитана Шомона. Он извинялся, что не успел зайти накануне. Я предложил ему выпить кофе. Пока грелась вода, он раскрыл на кухонном столе портативный компьютер и подключил принтер. Таким образом, мои показания он сможет сразу распечатать и дать мне на подпись; я одобрительно крякнул. Жандармерия в наши дни перегружена административными хлопотами, и ей, увы, не хватает времени на исполнение своих первейших обязанностей – на уголовные расследования; такое впечатление я вынес из соответствующих телепередач. Он согласился, и даже с жаром. Одним словом, допрос начался в обстановке взаимопонимания и доверия. Радостно чирикнули включившиеся «Windows».
Смерть наступила 14 ноября, поздно вечером или ночью. В тот день я был на работе, 15-го тоже. Разумеется, я мог сесть в машину, приехать сюда, убить отца и в ту же ночь вернуться. Что я делал вечером и ночью 14 ноября? Ничего, насколько я помню; ничего примечательного. Во всяком случае, мне ничего не запомнилось, а ведь и недели не прошло. У меня не было постоянной сексуальной партнерши, не было закадычных друзей – оттого и вспомнить нечего. День прошел, и ладно. Я сокрушенно взглянул на капитана Шомона: мне хотелось ему помочь, подсказать хотя бы направление поисков. «Сейчас посмотрю в записной книжке», – засуетился я. Я не ожидал в ней что-нибудь увидеть, но, как ни странно, обнаружил записанный на 14-е число номер мобильного телефона, а под ним имя: «Корали». Какая еще Корали? Всякая ерунда понаписана.
– Голова совсем дырявая, – констатировал я, виновато улыбаясь. – Не знаю, может, я был на каком-нибудь вернисаже.
– На вернисаже? – Он терпеливо ждал, занеся пальцы над клавиатурой.
– Да, я работаю в Министерстве культуры. Готовлю документацию по финансированию выставок, иногда концертов.
– Концертов?
– Концертов… современного танца… – Я был близок к отчаянию, сгорал со стыда.
– Короче, работаете на культурном поприще.
– Ну да… Можно сказать и так.
Он смотрел на меня серьезно и доброжелательно. О существовании некоего культурного сектора он представление, пусть смутное, но имел. По роду занятий Шомон встречался с самыми разными людьми, и ничто в жизни общества не осталось ему совсем уж чуждым. Жандармы, они в известном смысле гуманисты.
Дальше беседа потекла по накатанному руслу; мне доводилось видеть нечто подобное по телевизору, и я чувствовал себя подготовленным к диалогу. У вашего отца были враги? Насколько мне известно, нет; о друзьях, по правде говоря, мне тоже ничего не известно. Что касается врагов, отец не такая значительная фигура, чтобы их иметь. Кому выгодна его смерть? Разве что мне. Когда я приезжал к нему в последний раз? Вероятно, в августе. В августе в министерстве делать особенно нечего, но коллеги вынуждены идти в отпуск из-за детей. Я же остаюсь на работе, наедине с компьютером, а числа 15-го прибавляю денек-другой к выходным и в это время навещаю отца. Хорошие ли у нас были отношения? Что сказать? И да и нет. Скорее нет, но я ездил к нему раз или два в год – это уже неплохо.
Он кивнул. Судя по всему, дача показаний подходила к концу, а мне хотелось сказать еще что-нибудь. Я испытывал к капитану необъяснимую, безотчетную симпатию. Но он уже заправил бумагу в принтер. «Отец много занимался спортом!» – выпалил я. Капитан взглянул на меня выжидающе. «Нет, ничего, – пробормотал я, разводя руками, – я только хотел сказать, что он занимался спортом». Капитан Шомон досадливо отмахнулся и запустил печать.