Тишина. Такая чудесная. Потому что он всё ещё в воспоминаниях, он всё ещё в библиотеке. И там тихо. Разговаривать можно только шёпотом.
Может быть, у него не получается заклинание потому, что он говорит так тихо? Разве можно создать что-то, едва размыкая губы?
Кажется, нельзя.
По крайней мере, нужно попытаться.
Он покачивается на стуле из стороны в сторону, прикрыв глаза. Не желая возвращаться, но воспоминания тают. Проходят сквозь, пачкаясь грязью. Он ненавидел это. О чём бы он ни думал, всё тут же пачкалось об эту гадость в его голове.
Бессмысленно.
Уже бессмысленно цепляться за библиотечный шёпот. Потому что Курт в гостиной. Сидит за столом и отрешённо наблюдает за подсохшими кляксами на расчерченном листе.
И снова.
Мелодия в голове. Выученная мелодия. Хочется покачиваться ей в такт. Но он только протягивает руку за пером. Окунает кончик в чернильницу. Ведёт пухом по губам. А пером — по бумаге. Полоска, полоска. Перечеркивая буквы. Перечеркивая слова.
— Агуаменти!
Кажется, получилось что-то вполне приличное. Потому что, несмотря на неровную и дрожащую струю воды, срывающуюся с кончика палочки, кубок удаётся наполнить ровно на четверть.
И какое-то мгновение это настоящий, взрывной восторг. Подпрыгнувшее сердце. Потому что для Курта это больше, чем просто четверть кубка наколдованной воды. Для него это: вдруг всё не так плохо?..
А Грейнджер не видит.
У Грейнджер стеклянный взгляд.
Она иногда вот так задумывается посреди разговора, явно размышляя о ком-то другом. О чём-то отвлечённом. Но только на пару секунд. В следующий момент она вскидывается.
— Молодец! Вот видишь! Видишь! Я же сказала, что всё у тебя получится.
Она радуется, как ненормальная.
Как будто специально. Искренне так не радуются, наверное. Но ему снова становится легче. Появляется надежда, что “это” всё ещё не целиком там. Только какой-то своей частью.
И он улыбается.
— У меня хороший учитель.
И она тоже улыбается.
А он зачем-то вспоминает бал Хеллоуина. И её тело в том платье.
У старосты девочек красивое тело. Кто бы мог подумать, что оно будет смотреться именно так в этом наряде. Да, он не прогадал с подарком. Это было очень эффектно.
Самая эффектная девушка в Хогвартсе вошла в зал с ним под руку.
Улыбка растягивает губы, и Курт довольно жмурится, перехватывая перо поудобнее. Снова окуная его в чернильницу, потому что острый кончик успел высохнуть.
Она необычная. Она — то, что нужно.
Наверное, действительно то, что сможет помочь. Отец будет доволен. И, возможно, прекратит наконец-то ходить с этим несчастным выражением лица. Это раздражало. Каждый раз так раздражало.
Рука аккуратно движется. В углу, оставшимся чистым от чернил, появляется новое имя: “Гермиона Грейнджер”.
Курт смотрит на витые буквы и хвалит себя.
Какой красивый почерк. Как красиво это имя смотрится на бумаге.
Да, определённо это нужное имя. И тихое подвывание “этого” отдаётся в голове. Как подтверждение. Попытка остановить.
Но почти сразу же вой перекрывает музыка. А имя — полосы.
Курт прикусывает губу, хмурит лоб.
И вдруг. Ощущает, как боль постепенно отступает. И в сознании становится чисто.
Он моргает.
Осмысленный взгляд задерживается на подсвечнике. Опускается на лист. Глаза расширяются, выцепляя из хаотичной неразберихи несколько имён.
Приглушённый стиснутыми зубами всхлип выдирается из горла.
— Ч-чёрт… — руки откидывают перо, будто оно занялось пламенем.
Зарываются в волосы.
Глаза, обожжённые, распухшие и полные слёз, зажмуриваются.
— Чёрт, нет… Прекрати…
Несколько секунд проходят в тишине. Блаженной тишине, нарушаемой рваным дыханием и короткими всхлипами, которые так тяжело остановить.
И целой пучиной немой пустоты, которая накрывала всегда в эти моменты.
Господи.
Тишина приходит со свободой. Курт Миллер никогда не был свободным.
Тишина — ценнейшее в мире благо.
Но такое короткое. Потому что на задворках сознания снова возникает этот гул. Напряжённый, нарастающий.
Пальцы сильнее впиваются в кожу головы, но это не помогает. И пока всё не началось снова, Курт роняет ладони на стол, комкает пергамент и швыряет комья бумаги в огонь камина, расположившегося у ближайшей стены.
— Гори. Гори, твою мать! Гори… — рычит он, сдавленно, чтобы разошедшиеся по спальням когтевранцы не слышали ни слова.
А музыка становится всё громче. И грязная пелена снова падает на глаза.
Отрешённый взгляд наблюдает за тем, как медленно сгорает в камине бумага, опадая пеплом на поленья.
“Это” ликует.
У “этого” есть название. Жаль, оно слишком сложное, чтобы запомнить его.
* * *
Суббота не могла не начаться со стычки.
Особенно если учесть тот факт, что Гарри был не в настроении.
Когда Гермиона забежала перед завтраком в гостиную Гриффиндора, первым же делом получила тяжеловатый комплимент от Уизли: “Ты сегодня выспалась, что ли?”
О, да.
Она спала, как убитая. Чёрт знает, от чего это зависит. То ли от того, что это был какой-то вообще ненормальный вечер, начиная с ссоры с Малфоем в гостиной и заканчивая танцем в ванной старост, то ли от банальной усталости.
Это были очень длинные сутки, в которых было очень мало сна.
Самые длинные в её жизни, нужно полагать.
После патрулирования старостам удалось не попасться Филчу. Коридоры были мертвецки пусты. Малфой молчал, только изредка пощёлкивал пальцами в такт шагам. Гермиона тоже молчала.
Что ей говорить?
Это была отнюдь не та тишина, которую можно назвать громоздкой. Это была просто тишина. Которую приятно слушать.
И ещё гриффиндорка уверена в том, что Драко не грузит себя ненужными мыслями.
Всего нескольких минут хватило, чтобы понять это. Его взгляд направлен, а подбородок приподнят. Так, как он бывал приподнят раньше.
Даже походка стала иной. Более расслабленной.
Поэтому в гостиную они оба пришли в приподнятом расположении духа и даже не молча разошлись по комнатам, как это обычно бывало, а сдержанно пожелали друг другу спокойной ночи.
Прогресс.
В сознании вспыхивало столько образов и столько мыслей, что, кажется, ни о каком отдыхе и речи быть не могло. Но стоило голове коснуться подушки, мир тут же со звоном провалился, исчез, давая девушке наконец-то выспаться. Она уже и забыла, каково это — вставать и не чувствовать тяжести в затылке.
Напрягало только одно — она уснула с улыбкой на губах и проснулась с ней же. И как за ночь её мышцы лица не превратились в камень? И разве не идиоты постоянно улыбаются? Хотя она уже пару месяцев как окрещает себя идиоткой.
Время от времени.
Короткий разговор с Роном, пока Гарри копался в спальне. Унылая улыбочка Поттера и, как обычно, его мятая мантия.
— По-моему, вы явно расслабились, пока меня не было в нашей общей гостиной, — отчеканила Гермиона, поглядывая на пересекающие ткань на спине друга полосы, пока он спускался вниз по лестнице в Большой Зал, слегка обогнав их с Уизли. — Гладить свои вещи не так уж и сложно, Гарри. Нужно всего лишь произнести элементарное заклинание, чтобы не выглядеть глупо.
Брюнет скривился.
— Почему только ты считаешь, что я выгляжу глупо? — пробурчал он.
— Не я одна. Просто я единственная, кто скажет тебе об этом прямо.
Он только пожал плечами, даже не оборачиваясь.
Девушка переглянулась с рыжим.
— Что это с ним?
— Откуда я знаю, — Рон хмурился. — Всё ему не так сегодня. Мы поссорились утром. И Хогсмид опять отменили из-за дождя.
Гермиона закатила глаза.
Они постоянноссорились. Это было нормально. И мирились тоже с завидной быстротой, чего нельзя было сказать о самой Грейнджер. Когда у неё возникал конфликт с одним из друзей, это обычно затягивалось на несколько дней, а то и на неделю.