— Господи, хуже, чем на балу, — пробормотала Гермиона, стараясь опустить лицо как можно ниже. — В следующий раз напомни мне, чтобы я не соглашалась на твои сомнительные идеи и…
— У тебя сегодня намечена встреча с патлачом?
Его вопрос прозвучал внезапно, и девушка даже подняла голову, удивлённо моргая. Спрашивая себя, как давно она привыкла к этому прозвищу Курта.
— Нет, — она не поняла, к чему это было. Но чётко уловила долю облегчения в сосредоточенном лице. Даже прохладная улыбка осмелилась приподнять угол губ Драко.
— Хорошо.
— Тебя это настолько волнует?
Видит Мерлин, спрашивать об этом Гермиона не хотела. И была в полном ужасе от того, насколько самодовольно это прозвучало.
Надменный взгляд, скошенный на неё с уставшей ленцой — и ответ не требовался. Судя по всему, ему вообще всё равно, как часто они с Миллером встречаются.
А затем фраза, которая заставила лицо покрыться красными пятнами румянца:
— Твой стол направо, Грейнджер.
Мерлин.
Она по инерции сделала пару шагов за Драко, в сторону слизеринцев, когда они вошли в зал?
Быстро. Сделать что-то.
Бросить на Малфоя недовольный взгляд и умчаться за своё место, где уже сидело пару гриффиндорцев.
Так она и поступила, старательно игнорируя прохладную усмешку.
Он так и знал, что Грейнджер сделает это. Она всегда так делала — с расстановкой и удовольствием. Бросала этот взгляд и удалялась, высоко задрав голову.
На этот раз растерянность, которую он словил в тёмных глазах с самого утра, не покидала её до сих пор.
А стоило ей отойти шагов на десять, грудь снова стиснуло этой невозможностью вдоха. Как и утром. Как и вчера.
Блять…
Тяжело, почти натужно вздохнув, Малфой пошёл за свой стол, недовольно хмурясь, когда не заметил на своих местах никого из товарищей, кроме уныло ковыряющей в тарелке Дафны, что сидела поодаль. Он отстранённо махнул ей рукой, усаживаясь за стол и придвигая к себе бокал с какао. Рассеянно обхватывая его пальцами.
Снова чувствуя, как хмурится лоб.
Он не знал, что делать. Он, к чёртовой матери, не имел грёбаного понятия, что теперь делать.
Потому что. Это был. Поистине полный конец.
Отец всегда говорил, что человек, добиваясь своей цели, становится выше на одну ступень. Драко же казалось, что он упал. Рухнул вниз, с пустым грохотом сбивая бока о стены.
Сегодня ночью ему приснилось, что Грейнджер умерла.
Это смешно. Но ему снилась её смерть. И он проснулся с колотящимся сердцем и ревущим отчаянием в груди. Сел на постели, обхватив голову руками, и раскачивался как чёртов псих, глядя в пустоту перед собой. Сдерживая желание вскочить и ворваться к ней в спальню, чтобы убедиться, что всё в порядке.
Но он сидел.
Пока из светло-серой дымки комнату не наполнил прохладный утренний свет. После чего Драко встал, умылся ледяной водой и вернулся в комнату, застыв у стола. Уперевшись в столешницу руками и глядя на открытую страницу дневника, где было обозначено имя.
Просто её имя. Без лишних слов, без лишних уточнений.
Мать написала имя той, на кого пал херов-выбор-херового-Миллера. А почему бы и нет.
“Гермиона Грейнджер”.
И несмотря на то, что Драко захлопнул чёртову тетрадку, бросив её в самый нижний ящик, эти буквы плыли перед глазами целый день.
Целый. Херов. День.
И мысли. Дурацкие, они не натягивались на голову. Бились о Малфоя, разбиваясь и возрождаясь, пока он тонул в этой беспомощности. В этой долбаной беспомощности.
Он думал о том, как Грейнджер может умереть. Думал со вчерашнего дня. Ненавидел каждую мысль и обсасывал её со всех сторон, полируя. До блеска.
Это абсурд.
И первым желанием было стереть Миллера с лица земли. Просто уничтожить. Его не станет. Не станет проблемы. Не будет больше ничего. Останется только понадеяться, что вместе с ним сдохнет и его блядский папаша.
Скажи ей.
Ты должен сказать. Для этого всё и делалось.
Ты собирался сказать, когда она спустилась. Собирался, пока вы шли в зал. Но он не мог.
У Драко язык забивался в задницу, когда он чувствовал Грейнджер рядом с собой.
Когда он сидел сегодня утром, качаясь из стороны в сторону, просто осознавая, что она спит в соседней спальне. Она. Живая. Спит в своей постели. А в его голове знание того, что она и её семья на прицеле у приспешников.
Нет.
Нет, он не скажет ей. Он ни черта ей не скажет.
Она умрёт от беспокойства. Она не сможет мыслить разумно. А мозги Грейнджер сейчас нужны даже больше, чем что-либо ещё. Если он скажет… это может оказаться правдой. Точнее, это станет правдой осознанной.
Это конец.
Конец, Драко. К этому вы и шли. Получилось даже слишком быстро. Но что теперь?
Господи, почему всё, даже то, чего ты ожидаешь, приходит так неожиданно? Когда ты разобран и не подготовлен. Когда ты знаешь, чего ждать. И невыносимо боишься этого ожидания.
Посмотри на неё.
Нет.
Немедленно, Драко. Подними свои грёбаные глаза и посмотри на неё, давай. Видишь? Это так просто.
Она улыбалась Уизелу, накладывая себе на тарелку варёные овощи.
Она улыбалась. И Малфой уже знал эту улыбку как свою собственную. Такую же редкую и слегка скованную.
Ты скажешь ей.
Конечно, я скажу. Но не сейчас. Потом, немного позже.
О чём она трещала в пятницу? Сообщить Дамблдору?
Нет.
Нет, он не скажет старику ни слова.
Потому что в тот же момент, как тот узнает обо всём, Нарцисса отправится в Визенгамот. А Драко обещал. Он пообещал защитить мать.
И в то же время, если продолжать держать всё в секрете, что-то может случиться с Грейнджер. Но Грейнджер он ничего не обещал, разве не так?
“… я рядом. Никто тебя не тронет, клянусь.”
Слова эхом отдались в сознании. На секунду сжали сердце. Было ли это на самом деле или просто отголосок давнего сна?
Слизеринец отвёл глаза, зарываясь лицом в ладони.
Это что, выбор? Только не говорите, что это херов выбор.
И между кем? Между грязнокровкой и матерью. Мерлин, Малфой. Ты совсемспятил. Разве всё не очевидно?
Выбирать между женщиной, которая воспитала тебя, в которой течёт твоя кровь, и девушкой, на которую у тебя почти безостановочно стоит. Которая начала вызывать в тебе чувство, плавящее и истекающее чем-то горячим, густым. Что тебе дороже, Драко? Давай, признайся себе.
Что. Тебе. Дороже?
Он с такой силой сжал бокал, что показалось, что тот сейчас просто треснет, развалится на части. Изрежет бледные ладони.
— Эй. Ты рано, — голос Забини шилом вошёл в сознание, и Малфой почти вздрогнул, когда мулат сел рядом, окатив его запахом своего любимого одеколона.
— Привет.
— Новости есть?
Он почувствовал, как дёрнулась щека.
— Нет.
Врать, так всем. Заебись.
— Отлично. Я проголодался, — и Блейз начал быстро накладывать в глубокую тарелку молочную кашу с джемом. Покосился на бокал в руках друга. — Ты на диете, что ли?
— Не хочу есть, — буркнул Малфой, наконец отпивая уже почти остывший какао. Взгляд снова приковался к Гермионе, которая доела овощи и теперь тянулась к вазе с фруктами, безостановочно тараторя что-то рыжему. — Слушай, Забини. А ты ведь мог отказаться.
— А? — не понял Блейз, который уже размешивал овсянку в тарелке.
— Присматривать за Грейнджер. И за Миллером.
Это заявление не вызвало удивления. Тот молча принялся за еду, пожав плечами.
— Мог.
— Так в чём дело?
— В том, что я согласился, — парировал друг. — Или какого ответа ты ждёшь?
Малфой отпил ещё немного напитка, наблюдая, как гриффиндорка достаёт из горки фруктов банан и размахивает им, пока увлечённо рассказывает о чём-то Уизелу.
— Мне интересно, почему ты изменил к ней своё отношение.
Забини застыл, не донеся до рта ложку. Потом опустил её в тарелку и уставился на Драко со скептичным неодобрением.