Но лучше пусть думает так, чем влазит в то, что творится на самом деле.
— Просто не суй нос не в своё дело.
Кажется, он забыл сказать что-то очень убедительное, чтобы у Золотого мальчика сомнений не осталось в том, что он не прав. Но пусть. Пусть так.
Потому что вроде бы так лучше. Хотя тот снова злился, судя по тому, как бледнели его скулы.
Гриффиндорец рывком поправил мантию, глядя на Драко свысока, несмотря на разницу в росте.
— Я пойду поищу Гермиону. Но если… вдругувидишь её, скажи, что я заходил.
Чтобы она оценила этот твой шаг, Поттер? Нахрена она тебе? Прощения просить? Или сказать, что слил врагу местоположение её родных?
Думаешь, она бы обрадовалась?
Вот уж вряд ли.
— Я курьером не нанимался.
— Спасибо.
Но Малфой уже развернулся и пошёл к Рвотной даме, чувствуя между лопаток сверлящий взгляд Поттера. Стараясь не впускать в голову ни одной мысли. Игнорируя смешки в ушах.
Кажется, смеялся он сам. Над тем, что дерьмо, в котором они оказались, становится всё гуще.
— Фениксус.
Ради кого эти все изощрения?
Признайся, Драко. По-моему, самое время признать, что что-то поменялось. Что всё поменялось.
Интересно, в какую сторону.
Интересно, где вообще началась точка этого отсчёта, который сносил крышу с самого начала учебного года. Наверное, с того момента, как Малфой столкнулся с Грейнджер в поезде первого сентября.
Он видел её глаза. Тёмные, отстранённые.
Он ещё не знал, что когда она смеётся, в самых уголках появляется невесомая сеть лёгких и радужных морщинок, словно крошечные царапины на стекле. Что её губы так изгибаются, когда улыбаются искренне. Что нижнюю обычно перерезает небольшая и совсем немного ощутимая при поцелуе трещинка. Что у неё лёгкое тело, которое хочется целовать, ощущая вкус корицы и мяты.
Что Гермиона Грейнджер через два месяца сделает с ним самим что-то, от чего желание закончить всё смешается с желанием начать всё заново.
Что однажды Драко Малфой проснётся в своей постели и...
Ты понимаешь, что это значит, Малфой? Ты понимаешь?
Что означает, когда ты просыпаешься и понимаешь, что уже не хочешь сдохнуть.
Что считаешь минуты до момента, когда увидишь ее глаза. И это может убить тебя. Того, кем ты был раньше. Но лишь утвердит того, кем ты стал теперь. С ней.
И он почти ненавидит её за это.
По новой ненавидит.
До боли в груди.
Малфой остановился у дивана. Опёрся о спинку руками, опуская голову. Медленно вдыхая и выдыхая тёплый воздух гостиной.
В этот самый момент Нарцисса может писать в дневнике. О том, что Логан Миллер собирается в Австрию, чтобы уничтожить родителей Грейнджер.
Почему это казалось глупым?
Почему именно она, почему долбаный Курт положил глаз на неё, почему всё пошло по плану и продолжало идти?
Почему Драко начал чувствовать?
Каждую секунду беспокойства. Каждое мгновение, ускользающее из рук. Это что, ради неё? Из-за неё?
Пальцы вцепились в диванную обивку.
Что она сказала, когда извивалась под ним, обхватив ладонями его лицо? Что произнесли её губы в этот момент, после чего он самозабвенно кончил в горячее тело? Ему страшно было услышать это снова.
Потому что он только догадывался.
Потому что слава Мерлину, что кровь в этот момент шумела в его ушах.
Потому что он боялся, что ответит ей. Что его рот сам произнесёт эти слова. Слишком опасные.
Слишком…
Наверху скрипнули пружины кровати, и сердце замерло.
Который раз за сегодняшний день. Ноги сами понесли по лестнице. Драко остановился у порога, на миг прислонившись лбом к древесине двери, уже зная, что ждёт его в собственной спальне. Медленно опустил ручку; щёлкнул паз.
Малфой сделал шаг вперёд, остановился. Засовывая руки в карманы брюк и усмехаясь.
Так и есть.
Запах корицы, секса, тишины.
И пустая постель.
* * *
Даже когда поднимаешься на метле так высоко, что, кажется, почти касаешься низких облаков спиной, дышать всё равно легко и холодно. Тело горячее, а воздух ледяной.
Обжигаешь сам себя.
Драко вывернул метлу и нырнул в небольшую петлю, хмурясь, когда ветер бросил светлые волосы на глаза. Затем снова набрал высоту. На миг замер и направил древко вверх.
Выше и выше.
Слишком высоко не получилось — почувствовал давление на плечи.
Вот так всегда.
Даже почти в небе эта клетка.
Щит не отпускал слишком далеко, и, наверное, это было справедливо. Поддержание смехотворной видимости безопасности. Ох, какая это была бы ирония, если бы при всех тех угрозах, нависающих сейчас над головой, Драко соскользнул бы со своей метлы и разбился.
Вот бы посмеяться потом над своим бездыханным телом. Там, внизу.
Взгляд опустился. Вытянутый ноль пустых трибун в темноте выглядел немного угрожающе. Появился почти соблазн разжать руки, но… Но.
Покружив ещё немного под самым невидимым куполом, ощущая его прикосновение к плечам, Малфой начал медленно спускаться вниз. Несмотря на то, что днём накрапывал дождь, вечер был ясным. Ужин, наверное, уже начался.
Впервые Драко изъявил желание задержаться после тренировки, ветром сдирая с себя шкуру, взмывая в самый верх и выполняя маневры прямо над землёй. Не сказать, что ему это было очень нужно. Он хорошо управлялся с метлой и без этого.
Но так, кажется, ветер выносил из головы мысли, которые не оставляли её уже несколько часов. Тяжёлые, грубо бьющиеся боками между висков. Миллер, Грейнджер, отец, Поттер, снова Миллер, мать, Грейнджер, Грейнджер, мать, Грейнджер…
Эта цепочка тянулась и тянулась, заставляя хмурить лоб, выискивая взглядом на пустом поле блестящий снитч. В темноте его стало проще замечать. Железное тельце шарика вспыхивало в мутном искусственном свете, отбрасываемом от трибун, то тут, то там. И будто не чувствуя особенного запала, мячик даже не сопротивлялся своей поимке. Почти ластился к руке.
Внизу ветра почти не было. По краям поля лежали потемневшие от грязи клочья подтаявшего снега. И чем ниже спускалась метла, тем сильнее сдавливало грудную клетку.
Надо же.
Этого никогда не случалось раньше. Год назад, два. Когда за спиной всегда был отец, всегда было ощущение правильности происходящего и безнаказанности, которая так привлекала. Искушала. Быть лучшим, иметь лучшее. И не давать ничего взамен.
Но это испарилось со смертью самого важного составляющего в существовании Драко.
Смертью, которая повлекла за собой самое сильное облегчение в его жизни. Смертью, которая повлекла за собой самую сильную тяжесть.
Он не простит его. За то, что Люциус так поступил.
Приучил. Пригладил. Пригрел в своём иллюзорном всевластии.
А потом исчез.
И таким потерянным, как сейчас, Драко не чувствовал себя никогда. И никогда он не простит.
Золотой шарик поблёскивал у входа в раздевалку, и Малфой рванул туда, вниз и вбок, ощущая внезапное желание почувствовать в себе ветер. Но у самой земли он резко вывернул древко на себя, и метла затормозила.
Под ближайшей трибуной стояла Грейнджер.
Драко замер. Моргнул, нахмурился. Ну не мог же он настолько двинуться, чтобы видеть то, чего ему хочется? Его мозги ещё не настолько повёрнуты, чтобы подсовывать настолько реальные видения.
Видение?
Малфой присмотрелся.
Но девушка медленно достала одну руку из глубокого кармана короткого серого пальто и осторожно помахала.
Неприятное предчувствие закралось в грудную клетку.
Блин. Это она. Здесь. Значит, что-то случилось.
Он спрыгнул с метлы, зависшей прямо над землёй, и быстро пошёл к гриффиндорке.
— Грейнджер? — она торопливо опустила глаза и поправила шарф, скрывающий узкий подбородок. — Что ты здесь делаешь?
— Привет.
Явно смущена. Чем? Своим появлением?
Драко остановился. Заглянул гриффиндорке в лицо. И понял, что не знает, что делать. Как себя повести. Ему хотелось пригладить её слегка растрепавшиеся волосы, провести пальцами по щеке, которая сейчас наверняка была прохладной.