В конце концов. Его нет уже почти двадцать минут.
А Курт… он ведь и вовсе может не прийти? Ведь всё будет завтра. То есть… действительно, Нарцисса говорила, что в воскресенье проведут ритуал. А значит ли это, что сегодняшняя встреча — на которую она не пойдёт, — не более, чем одна из…
Стук ворвался в гостиную и на миг оглушил Гермиону.
Её слух и её сердце. Руки стали ледяными моментально. Три отрывистых удара кулаком по дереву и тишина, страшнее которой девушка не слышала нигде и никогда. Это была тишина перед-ещё-одним-стуком. И от неё скручивало сознание.
— Гермиона? — голос, приглушённый закрытой дверью, но достаточно громкий. Будто Миллер жался лицом к самой створке. — Это Курт. Я могу войти?
Конечно, нет, зашипела она про себя, против воли сжимаясь в углу дивана. Ты не войдёшь сюда, даже если мне придётся сидеть здесь и не дышать до конца вечера.
И почему только сейчас она поняла, насколько жутко было сидеть в гостиной, когда за дверью стоит этот человек? Господи, пусть он просто поверит, что меня здесь нет. Что я уже в библиотеке.
Снова стук — и каждый удар крепкого кулака отдался в груди. Словно Миллер стучал по рёбрам.
— Гермиона!
Она опустила голову, уткнувшись лицом в мягкую ткань подушки. Волосы упали на глаза, и девушка в очередной раз отругала себя за то, что потеряла свою заколку. Да, неважно. Да, глупо. Но её мозгу нужно было отвлечься на что-то.
И у неё почти получилось, пока вдруг голос за дверью не произнёс:
— Фениксус.
Негромко и будто бы ненароком. По спине прокатилась ледяная волна. Что? Он знает? Курт запомнил пароль? Чёрт возьми, блин.
Да уж куда хуже, чем просто “блин”.
Потому что если вчера она думала, что без проблем увидится с Миллером сегодня вечером, то сейчас эта идея казалась ей убийственно-неправильной.
И… разве он должен был без разрешения произносить пароль?
Гермиона отбросила от себя подушку и едва удержала себя от того, чтобы не вскочить, не унестись в комнату. Злясь на свою просто титаническую тупость из-за каменного убеждения в том, что в людях всегда будет оставаться что-то хорошее и светлое.
Доверчивость? Можно употребить это слово. Потому что она почти отключала мозги.
Что делать, чёрт, какого фига делать?
Она не успела отругать себя за эту панику — дверь медленно открылась, и Курт оказался на пороге в гостиную.
Лицо его было бледным, а глаза лихорадочно поблёскивали, хотя выглядел он достаточно спокойным. Но глядя на это спокойствие, Грейнджер ощутила желание сжаться в ком. Вместо этого только медленно поднялась, стараясь не заводить руку за спину в попытке нащупать палочку, которая торчала из заднего кармана.
Блин, зачем тебе палочка? Но рука сама тянулась.
— Курт? — удивление убедительное.
Чего не скажешь о его улыбке. Дрожащей и фальшивой. Которую непривычно было видеть на этом лице.
Он указал рукой себе за спину, и жест этот был натянут, как будто Курт боялся.
— Я стучал. Мы договорились встретиться сегодня.
— Да, я… неважно себя чувствую.
— Неважно?
— Да. Наверное… я думаю, лучше сегодня отменить это.
— Отменить?
Он повторял её слова, а сам делал шаги в сторону Гермионы, заставляя её миновать кресло. Ей это не понравилось. И ещё — что-то в карих глазах, которые смотрели слишком прямо.
— Слушай, Гермиона. Мне нужно… с тобой поговорить. Правда, я надеялся на эту встречу.
Чёрт, блин. Это плохо. Ситуация становилась слишком напряжённой. А его улыбка постепенно исчезала с губ. Уходи из гостиной, Гермиона. Уходи, вали к чёртовой матери, сейчас же!
Но с губ сорвалось только невыразительное блеяние:
— Я действительно чувствую себя не очень хорошо.
Она обошла столик, пока он двигался вдоль дивана. Теперь они немного поменялись местами, и девушка с некоторым облегчением отметила, что открытая дверь в коридор находится прямо за спиной. Уже тот факт, что он приближался, заставлял её дрожать. И что-то в его лице.
Будто ему было больно делать каждый шаг вперёд.
Дыхание Миллера было слегка сбито. Гермиона сглотнула.
— Курт.
Что это? Попытка его остановить? Хреновая попытка.
— Мне нужно, чтобы ты пошла со мной, — его голос дрогнул. Молодой человек уже обходил кресло, и теперь достаточно было нескольких рывков, чтобы беспрепятственно схватить её. И… и — что?
Сделать что-то ужасное.
Она просто не знала, чего ждать от него. И это пугало похлеще, чем потерянный и пустой взгляд.
Наверное, это толкнуло в спину.
Наверное, то, как он сжался перед тем, как рвануться к ней.
Потому что в следующий момент Грейнджер выхватила палочку:
— Не подходи, Курт, не подходи ко мне!
И вот сейчас — да, совершенно точно, — он понял наверняка, что попался. И она поняла, что попалась. Потому что почти тут же — ошеломление и догадка на его лице: она знает.
Вот и всё.
— Не подходить? Ты что, это же я, — он на секунду развёл руками. Такая фальшивка в глазах вместо доброжелательной искренности.
— Я сказала, — голос дрожит. — Не смей. Ни шагу.
Губы Курта медленно растянулись в трясущейся улыбке. Углы рта всё равно были опущены.
— Что с тобой, Гермиона? Ты ведёшь себя странно.
Да проваливай же, ну, сейчас, просто развернись и несись туда, где люди, блин!
Но — и это было неожиданно — палочка оказалась и в его ладони тоже. Дрожащей, но направленной прямо в грудную клетку девушки. И ужас, сковавший на одну секунду, стал её ошибкой.
Ошибкой Гермионы Грейнджер. Одной из миллиона за последние несколько месяцев.
На неё впервые направили палочку, имея намерение не напугать, а причинить вред. Она чувствовала это каждой клеткой своего тела.
Одно мгновение, потраченное на этот ужас. Ошибка.
— Петрификус…
— Экспелиармус! — рявкнул Курт, и голос был так не похож на голос Миллера. Мягкий и спокойный, к которому уже так привык.
Древко вылетело из пальцев, с хрустом стукнувшись об оконное стекло. Гермиона задохнулась, когда пальцы сомкнулись на пустоте. Тёмные глаза напротив. А в них что-то такое… от чего холодом перехватывает дыхание. Он понял. Он знает. И терять ему нечего.
Их гостиная.
Опасность.
И — следующий толчок, наконец-то! — девушка развернулась и выскочила в коридор.
Она не понимала. Она чувствовала, как что-то сжимается и рвётся в груди. Едва осознавала, что ноги еле касаются пола. Она мчится вперёд, но коридор всё равно слишком медленно ползёт навстречу. До поворота к лестницам так далеко, слишком далеко. И это мерзкое, отвратительное чувство, ревущее в голове.
Ты бежишь только потому, что тебе дают убежать.
— Стой!
Крик разносится по каменным стенам, впитываясь в рвущую рану в горле. Заставляющий сделать ещё несколько рывков вперёд, отчаянно закусив губу, и ни за одну мысль не ухватиться, потому что слишком громко стучит в сознании: беги отсюда, сейчас, беги! К нему, он поможет, он, он.
И поворот ближе. Ещё совсем немного.
Но. Так медленно.
И за четыре шага до него — горячая волна, коснувшаяся спины.
Ударившая в лопатки, прокатившая по всему телу, разрывающаяся где-то в затылке, отчего на мгновение виски вспыхивают болью, вырывая из рта невольный крик. Имя.
— Драко!
А в следующий миг — успокоение. И ноги останавливаются.
Отголосок собственного голоса, эхом разносящегося по коридору, коснулся сознания. Зачем было так кричать? Ведь… всё в порядке. Разве не так?
Она медленно повернулась, глядя на приближающегося Курта. Тот немного бледен и растрёпан. Лицо его напряжено. Взгляд шарит по девушке, словно в поисках повреждений. Холодные руки обхватывают лицо, заглядывая в глаза. В одной ладони зажата палочка.
— Ты сейчас пойдёшь со мной в Выручай-комнату, ясно?
— Конечно, — улыбается Гермиона.